Как Сталин Гитлера под «Монастырь» подвел - [62]

На протяжении этой напыщенной и насквозь лживой, захлебывающейся в истерическом экстазе речи реакция глубоко разочарованных и возмущенных офицеров становилась все более враждебной. В их взглядах, жестах и словах явно прорывался закипавший гнев. Те, кто, возможно, до самого последнего момента уповал на обещанное спасение, теперь с растущим ужасом осознали, что на родине, где родные все еще надеются увидеть их, 6-ю армию окончательно списали со счетов. Все мы поняли, что сейчас прослушали панихиду по самим себе. Стало быть, от нас хотели, чтобы мы преподнесли в подарок к десятой годовщине Третьего рейха новый героический эпос. Итак, на родине нас уже официально похоронили! Списаны и похоронены! Таково было удручающее впечатление от кощунственной речи Геринга на нас, корчившихся в муках сталинградского ада.

Сообщения немецких газет и радио в унисон с речью Геринга позднее пытались создать впечатление, будто фельдмаршал в тот момент, когда в его убежище ворвались русские, собственноручно сжигал секретные документы, а генералы якобы до последнего момента лежали у пулеметов и продолжали отстреливаться, но были скручены навалившимися на них врагами. Соответствующие картинки старались показать немецкому народу и иллюстрированные журналы, публиковавшие с этой целью фальсифицированные фотографии. Однако в действительности дело обстояло иначе. Мы подсчитали, что из южного и центрального участков „котла“ в плен вместе со своими штабами сдались более 15 генералов. Позднее я узнал о том, что многие из этих генералов и старших офицеров направились в плен даже с тщательно упакованными большими чемоданами».

В тот же день Паулюс отправил фюреру радиограмму: «Конец нельзя оттянуть более чем на 24 часа». В ночь на 31 января Гитлер по радио передал приказ о производстве Паулюса в генерал-фельдмаршалы, повышение получили еще 117 генералов и офицеров. На окруженных фашистов ливнем хлынули Рыцарские и Железные кресты. Гитлер ожидал, что обласканные войска ринутся искать смерть в бою. «В истории не было случая, чтобы германский фельдмаршал сдался в плен», — заметил Гитлер Йодлю.

В это время в Сталинграде, в грязи, копоти и вони штаб Паулюса доживал последние часы. Начальник штаба, генерал Шмидт, остановил офицеров, направившихся было к Паулюсу с поздравлениями: «Пусть спит. Он может узнать о своем производстве и завтра утром». Паулюс, проснувшийся поутру генерал-фельдмаршалом, задал окружающим уже ставший традиционным вопрос: «Не нужно ли мне застрелиться?»

В семь утра из подвала универмага, где располагался штаб Паулюса, выполз немецкий офицер с белым флагом и доложил командиру стоявшего поблизости советского танка о готовности капитулировать. Командир разведгруппы, старший лейтенант Федор Ильченко вспоминал: «По лестнице, ведущей в глубь подвала, мы еле протиснулись — она была буквально облеплена немецкими солдатами. По моим подсчетам, там находились не менее полутора тысяч человек. В подвале стоял ужасный запах — немцы справляли нужду прямо там, так как боялись артиллерийского огня и уже несколько дней кряду не выходили на улицу. К общему смраду примешивался запах гниющих ран (в подвале было очень много раненых) и тухлой конины, которой немцы питались в укрытии. Пройдя большой коридор, мы попали в некое подобие кабинета — это и был штаб. Он был пуст, но тут из-за шторки, которая вела в соседнее помещение, начали один за одним выходить немецкие офицеры. Сначала представился генерал Росске (командующий Южной группой немецких войск), следом за ним вышел начальник штаба 6-й армии генерал-лейтенант Шмидт. Увидев его, я решил было, что это и есть Паулюс. Шмидт выглядел значительно старше Росске и по виду, как мне показалось, потянул бы на командующего армией. Потом из соседней комнаты вышли еще несколько офицеров, в том числе и личный адъютант Паулюса Вильгельм Адам.

„Фельдмаршал ожидает вас в соседней комнате, только идите туда один“, — сказал он. Я зашел. В комнате за шторкой было намного светлее — на большом столе, накрытом зеленой бархатной скатертью, стояло несколько коптилок, сделанных из гильз. Я сразу обратил внимание, что на одном из стульев стоит аккордеон. В углу на топчане лежал Паулюс. Его мундир висел на стуле. Увидев меня, Паулюс медленно поднялся. Видно, что он был очень плох, — осунувшийся, изможденный, небритый, в замызганной одежде. В отличие от своих офицеров, Паулюс старался не смотреть мне в глаза и не подал руки. Он лишь сказал тихо: „Я хочу, чтобы сюда приехал представитель штаба вашего фронта. Шестой армией я больше не командую“».

Плененный Паулюс был в погонах генерал-полковника. Но когда его арестовывали и обратились в соответствии с мундиром, он тут же заявил о своем новом генерал-фельдмаршальском звании…

Рано утром 2 февраля капитулировал северный «котел», а в полдень того же дня — южный. Войска каждого «котла» сообщали в Берлин о своей сдаче по радио. В каждом случае последняя радиограмма заканчивалась словами: «Да здравствует Германия!».

Тысячи обовшивевших немцев потянулись в плен. Они брели, съежившись от лютого холода, в драных и грязных зеленых шинелях, поверх головных уборов было намотано тряпье, на сапогах или ботинках — боты из соломы. Некоторые колонны шли вовсе без охраны. Колонну обычно вел назначенный старшим немецкий унтер-офицер, в руках которого был белый листок бумаги с надписью по-русски: «Бекетовка» (пункт назначения). Регулировщик читал листок и указывал направление. Германский разведывательный самолет, пролетавший над Сталинградом 2 февраля в 2:46 дня, радировал: «Никаких признаков боев в Сталинграде нет».