Как спасти свою жизнь - [73]

— Мне кажется, — сказала я, помедлив, — что все мужчины чувствуют то же самое, просто все боятся об этом открыто сказать.

— Может быть и так, — отозвался Джош.

— Господи, как трудно быть откровенным даже с человеком… который тебе небезразличен!

— Ты ведь хотела сказать: «Которого любишь», — но в последний момент струсила?!

— Пожалуй, ты прав, — неуверенно ответила я.

— Я тоже тебя люблю, — выпалил он, — да что толку? Ты старше на шесть лет, у тебя есть муж, есть известность… К тому же мне нравятся худенькие и длинноногие, вроде манекенщиц.

Он осекся, поняв, что задел меня.

Я выскочила из постели и разрыдалась. Впервые я казалась себе такой коровой, я чувствовала себя отвергнутой и беззащитной.

— Между нами еще ничего не было, а ты уже идешь на попятный! — визжала я. — Почему ты так боишься собственных чувств?

Джош зарылся в подушку головой, а я стояла и смотрела на него, чувствуя себя толстой и неуклюжей уродиной и не собираясь его утешать. Наконец он приподнял голову:

— Какого черта! — закричал он. — Я раскрыл перед тобою душу, влюбился в тебя и теперь уже не могу без тебя жить, а для тебя это всего лишь очередное приключение! Потому что завтра ты уедешь к своему зануде-мужу, а я останусь один и буду еще более одинок, чем всегда. — Он стал похож на сумасшедшего. — Я знаю, что прошлой ночью ты так и не смогла кончить, не такой уж я идиот! Но какой мне смысл помогать тебе в этом? Какой смысл тебя удовлетворять? Доставлять тебе удовольствие? Ведь все равно ты уедешь от меня — к своему драгоценному Беннету. Тебе это не впервой — изменять ему! Да ты и не воспринимаешь меня всерьез: для тебя я всего лишь ребенок, желторотый юнец, а наша встреча — не более чем щекочущее нервы похождение! В Нью-Йорке все станут к тебе приставать: «Интересно, как это — трахаться с хиппи?» — А ты ответишь: «Потрясающе!» Но для меня в этом ничего потрясающего нет! Да, я хиппи, я молокосос и тунеядец, черт меня побери. А ты, Кандида, иди вперед, навстречу жизни, изведай все: трахнись с англичанином, с китайцем, с негром, с лесбиянкой, с хиппи, наконец! Я же вернусь к привычному ритму жизни, буду, как всегда, раз в неделю, навещать свою библиотекаршу, а в свободное время почитывать твои стишки и смотреть по телевизору передачи с твоим участием — в ожидании нового романа, из которого узнаю свой рейтинг среди остальных твоих поклонников. Потрясающе, а? Потрясающе — для тебя! А как же я? Нет уж, спасибо. Меня мало привлекает эта перспектива. Я люблю тебя, но что мне это дает? Я не хочу фигурировать в романе, мне наср… на бессмертие! Я просто люблю тебя! — Он снова зарылся головой в подушку и громко зарыдал.

Я была потрясена. Я в жизни не видала, чтобы мужчина плакал и за это полюбила его еще больше. Наклонившись, чтобы его обнять, я спросила:

— Откуда ты знаешь, что у меня была связь с женщиной?!

— Разве я это сказал? — Он был явно озадачен. — Значит, я просто вычислил.

— Ты меня каждый раз поражаешь! — воскликнула я. — Ты просто читаешь мои мысли! Ну как я могу покинуть человека, с которым у меня телепатия? Да я всю жизнь ждала только тебя! И если сейчас я тебя потеряю, я просто сойду с ума! Я в жизни себе этого не прощу!

— А как же Беннет?

— Ну при чем тут Беннет?

Мы долго глядели друг другу в глаза, утомленные слезами и бессонной ночью, дрожащие, измотанные, на грани нервного срыва. В окнах брезжил рассвет, и в лучах восходящего солнца наши лица казались маской смерти.

— Давай не будем забегать вперед, не будем торопить события, хорошо? — сказала я.

— Хорошо, — согласился он.

Полетим на «Ред-Ай»…

В каждой стране популярно то развлечение, которого она заслуживает. В Испании — бой быков. В Италии — католическая церковь. В Америке — Голливуд.

Наутро, во время завтрака, Ральф решил зачитать нам отрывок из своей любимой книги «Если бы я знал, кто я, я бы рассказал тебе», (она была отпечатана в Биг-Сюр — на рисовой бумаге, в переплете из коричневого батика, сделанного каким-то хиппи). Книгу написал его приятель, некий Дуэйн Хоггс, который, по словам Ральфа, был скульптор, философ и «прекрасный человек». Хотя его художественный вкус оставлял желать лучшего, недостатки стиля сполна компенсировались слащавостью.

— «Я спросил у ручья: «Скажи мне, кто ты?» — с благоговением читал Ральф. — «И ответил ручей: «Имя мое начертано брызгами на воде. Волны шепчут тебе имя мое. Ногу свою можешь окунуть ты в имя мое…»Ну разве не восхитительно!

— Гм-м, — сказала я.

— Гм-м, — эхом отозвался Джош.

— Я знаю, почему он не может сказать, кто он такой, — заметил Джош, когда мы вышли от Ральфа (конечно же, он имел в виду Хоггса). — Потому что он деревенский дурачок. И он был бы, пожалуй, шокирован, если бы кто-нибудь осмелился ему об этом сообщить.

— Мне показалось, что у него и с грамматикой нелады.

— Он считает, что и так сойдет, — ответил Джош. — Грамматика — это буржуазный предрассудок, разве не так? — Он бесподобно воспроизвел бруклинскую интонацию Курта. — К тому же я очень люблю тебя.

— И я тебя.

— Ты можешь мне кое-что пообещать? — вдруг неожиданно страстно спросил Джош.

— Говори, что. Я могу тебе все, что угодно, пообещать.