Как соблазнить призрака - [94]

– Теперь ты будешь волноваться весь день, – со знанием дела заявила Кэт. – Не делай такое лицо, Ли. Это же не конец света. Ты принесла немного радости в его жизнь, относись к этому так. И это для него очень кстати.

– Позвони из больницы, как только появятся изменения, – сказала я и обняла Кэт на прощание.

Когда я поднялась проведать Сельму, она предложила, пользуясь случаем, вместе поработать над книгой. Послушать кассеты и обсудить, как лучше организовать материал. Обычно я работала не совсем так, но оценила ее желание сотрудничать. Я хотела сделать для нее все, что в моих силах. То, что я переспала с Баззом, – самый мерзкий мой поступок. Я молилась, чтобы она никогда об этом не узнала, и вместе с тем хотела искупить вину, написав лучшую книгу в своей жизни.

Я вошла в ванную комнату, взяла с табуретки магнитофон и вытащила кассету Уэйлона Дженнингса, сопровождавшую утренние песнопения Томми в душе. Затем подняла с пола клетчатую шерстяную рубашку и один синий носок и бросила их в корзину для грязного белья. А потом зазвонил телефон.

Это был Макс. Я сняла трубку в спальне и от неожиданности села на кровать. Слова Кэт еще звучали в моих ушах. Сельма подошла к двери кабинета. Я чувствовала себя глупо и нервничала, как будто разговаривала с первым в жизни парнем, и отвечала ему резковато. Макс сообщил, что все проверил, – Сельма Уокер говорила правду. На рождественские праздники она была в Девоне.

– Ну да, конечно, была, – вдруг закричала я, осознав, что Сельма стоит прямо передо мной. – Я ни на секунду в этом не сомневалась. С какой стати ей лгать?

– Но это ведь вы сказали мне, что она лжет, – заметил Макс. Мой тон явно его потряс. – О том, что она поехала в Нью-Йорк повидаться с семьей, разве вы не помните?

– Ну да, возможно, – сказала я.

– Что ж, я просто подумал, что вы захотите знать. – Судя по голосу, он был совершенно подавлен. – Но мне по-прежнему не нравится то, что она солгала вам. Я установил только, что она ездила в Девон на Рождество. Никто не смог подтвердить, что она была в коттедже в канун Нового года. Там на несколько миль вокруг ни души, и все праздновали в других местах. Как я уже говорил, меня не радует мысль, что она может быть главной подозреваемой, но, как вы сами заметили, у нее есть мотив. Я упомянул Анжелу О'Лири, и Сельма сказала, что не знает такую. Раньше она ссылалась на вашу «маленькую квартирантку-блондинку», а когда я сообщил, что этот человек и есть Анжела О'Лири, она сделала вид, будто не знала, как ее зовут. Это вполне возможно, однако мне кажется, что она лжет. И что знает об Анжеле гораздо больше, чем хочет показать. Она могла приехать из Девона на день. И еще. Когда я говорил с ней сегодня утром, я кое-что заметил. У нее очень маленькие руки…

Я повесила трубку. Не хочу ничего слышать. Я прячу Сельму от Базза, но вместо того чтобы преследовать его, Макс пытается выставить все так, будто преступник – она. Хуже, он считает, что эту мысль подала я.

Я пристально вгляделась в помятое лицо Сельмы и содрогнулась. Неужели Базз рассказал ей об Анжеле? Неужели дразнил ее, провоцировал, и она дошла до крайности?

И Макс прав. У нее действительно очень маленькие руки. Она как раз протянула одну, указывая на телефон:

– Можно я позвоню Бьянке и скажу, где я? Я всегда сообщаю ей, где нахожусь. Она – единственный человек, кто всегда знал, как он со мной обращается. Она будет страшно волноваться, если я не скажу, что жива-здорова.

– Конечно, – ответила я. – Звоните куда нужно. Она у вас дома? Вы же не собираетесь туда звонить, нет?

– У нее мобильник, а номер есть только у меня. Я дала его как раз для таких случаев.

Я оставила ее звонить Бьянке и спустилась, чтобы приготовить нам кофе. Когда я вернулась, она слушала первую кассету, свернувшись калачиком на моей постели.

Я поняла, что пленка будет очень полезна издателям, и записала, чтобы не забыть ей об этом сказать. Сельма внятно обрисовала, как, по ее мнению, книга поможет другим избитым женщинам. Она говорила о том, что описывала мне раньше, – опасность фазы раскаяния.

Словно в подтверждение своих слов на второй кассете Сельма начала вести хронику побоев, за которыми шли периоды затишья. В эти периоды она и раздумывала уходить от мужа. Печальнее всего оказались ее слова о своем смирении в начале побоев. Она знала, что сопротивление только усилит боль и даже может привести к гибели. Чем меньше она будет сопротивляться, тем быстрее все закончится и наступит очередная сладкая фаза раскаяния. Было похоже, говорила Сельма, на замедленную съемку. Она видела руку или оружие, занесенное над своей головой, заставляла себя цепенеть в ожидании удара и думала, что на самом деле это происходит не с ней, а с кем-то другим.

Я сидела словно загипнотизированная. Голос Сельмы заполнил комнату. Она слушала саму себя. Время от времени наши глаза встречались, и она улыбалась или кивала, чтобы подчеркнуть сказанное. А потом часа через два, когда в записи возникла пауза – она подбирала слово или фразу – и воцарилась тишина, через открытую дверь спальни мы отчетливо услышали голос Базза: