Как - [31]
Кейт больше заинтересовал звон в ухе у Тельмы. У твоего отца тоже в ушах звенит, поделилась она с Эми, когда они вернулись к себе в номер. У твоего отца — ну, у моего дедушки.
Эми и не знала, что Кейт виделась с ее отцом.
Где? — спросила она. Когда? Что он тебе говорил?
Он очень милый, сказала Кейт. Но совсем уже старенький. Он — Телец. Мы делали тосты у него в комнате.
Эми вспоминает, как стоит на металлической винтовой лестнице в отцовской комнате; внизу отец читает книгу. Она знает: его бесполезно о чем-нибудь спрашивать, когда он читает. Одним пальцем она подтаскивает к себе книгу. Лето; она глотает книги из отцовской библиотеки одну за другой. Она быстро продвигается. Прочла уже почти четверть комнаты. Она мечтает, что скоро сообщит ему: я добралась до буквы «И». Когда - нибудь она тоже напишет книгу, и отцу придется прочесть ее.
Кейт стучит ногами по стулу; она допила коктейль и теперь скучает. Бабочка с крыльями цвета старого пергамента летит, словно хмельная, над площадкой уличного кафе. Эми провожает ее взглядом, пока та не теряется из виду среди людей и машин.
Можно повести Кейт в музей, думает она. В том большом саду растут плодовые деревья. Мы могли бы нарвать апельсинов, если никто не будет смотреть.
Или, если еще есть время, они могли бы снова поехать в Помпеи. Надо подумать об этом. От тебя не осталось ничего, кроме пустой оболочки, ничего, кроме воздуха, который заполнил твое место. Те очертания, которые твое тело приняло в последний раз, случайно, очертания, которые сохранятся навеки. Археологи заливали гипс в воздушные полости, найденные под залежами лавы, гипс затвердевал и принимал формы дверных ручек, дверей, мебели, деревянных орнаментов — и людей. И дерево, и человеческие тела давно разложились, оставив в окаменевшей лаве пустоты — очертания своих былых форм. В комнатах вокруг Двора гладиаторов обнаружились слепки восемнадцати таких тел: семнадцать принадлежали крупным мужчинам, а еще одно — пожилой женщине в украшениях. Семнадцать гладиаторов не могли спасти ее.
Эми выясняет у Кейт, куда той хотелось бы пойти. Потом спрашивает у официанта, который час. Официант показывает на небо. Скоро пойдет дождь, говорит он.
Она пожимает плечами и улыбается, кладет деньги на блюдце. Официанты за стойкой смотрят на небо, провожают взглядом женщину с девочкой, которые переходят дорогу и направляются к станции, качают головами, глядя туда, где те только что сидели, и на остальные пустые стулья кафе. Будет гроза. Это всем ясно.
Хотя в Помпеях главный музей, где хранится большинство слепков, закрыт из-за реконструкции, для туристов по всей территории раскопок выставлены на видных местах другие слепки. В Зернохранилище лежит маленький мужчина, словно каменная фигура на надгробии, только тога запуталась и сбилась вокруг него, когда он упал. Волосы откинуты назад. Он похож на спящего. За ним, среди груды найденных здесь предметов, сидит другой мужчина, удобно выставив колени и прикрыв голову руками, как будто он случайно остановился здесь отдохнуть, посидеть на земле и о чем - нибудь поразмышлять. Этот человек, сидящий здесь рядом с амфорами, глиняными бутылями и обломками статуй, тоже превратился в изваяние.
Казалось бы, все здесь должно навевать грустные мысли, думает Эми, но это не так. Если тут и есть что - то печальное, так это руки, воздетые над головами, или упирающиеся в животы, или стиснутые на земле, или отчаянно заслоняющие лица, чтобы уберечься от ядовитых газов. Общественные бани прекрасны; их стены украшены чудесными изображениями звезд, там процарапаны изящные фигурки людей и кони с могучими крупами; свет проникает сюда через световые люки и золотит помещение. Здесь находятся два слепка в пыльных стеклянных витринах. У одного рука замерла как раз над тем плоским местом, где гипс застыл поверх его бывших гениталий. Лицо искажено смертной мукой. Эта гримаса похожа на улыбку.
Эми сидит на стене возле каких-то обломков колонн и наблюдает, как Кейт играет в траве бывшей главной комнаты красивого городского дома, на стенах которого остались пятна красной и желтой краски. Веселое место, по правде сказать, здесь жили изящные люди, они расписывали свои дома такими яркими красками, радовали себя изображениями дельфинов, медведей, мифических крылатых созданий и крылатых людей; здесь же, прямо на стенах своих жилищ, они изображали и самих себя — счастливые семейства; изящные женщины, изящные дети, изящные мужчины теперь вновь, после стольких веков тьмы, встретились со светом, и их древние глаза спокойно смотрят на рабочих, поднимающих дома из руин. Живой, культурный город, приятный строительный материал, говорящий о цивилизации, о богатых людях, которые чтили своих богов, украшали пороги домов мозаичными злыми собаками, чтобы отвадить воров, отводили дурной глаз изображениями мужчин с такими огромными фаллосами, что ходить они просто не могли бы, не важно, стоячие или висячие те были, — они бы спотыкались и падали; и в этом тоже чувствуется оптимизм, думает она.
