Как Саушкин ходил за спичками - [13]
— Учи их вязать узлы.
— Учи ходить в связке — так, чтобы если один сорвался, другие его удержали на верёвке.
— Учи ставить палатки!
— Учи вбивать в скалы железные клинья!
Если у толстяков не получалось, снежный человек сердился, щипал Саушкина, возился в кармане, пинался.
Саушкин был измучен не меньше толстяков.
Вернувшись в лагерь, Саушкин выстраивал толстяков и командовал:
— Раз-два!
Толстяки кричали:
— Физкульт-привет, привет, привет!
— Ну как? — шёпотом спрашивал Саушкин.
Снежный человек отвечал:
— Разве это альпинисты? Варёные макароны! Повторить!
— Повторить! — кричал Саушкин. И так бессчётное количество раз.
— Физкульт-привет, — хрипели толстяки, — привет, привет…
Наконец, когда бедняги не могли и слова выговорить, снежный человек командовал:
— Теперь к костру — петь песни.
Саушкин пытался возражать:
— Мы все чуть живы…
— Настоящие альпинисты у костра поют песни!
Толстяки плелись к костру. Поддерживали друг друга, чтобы не упасть, усаживались и запевали из последних сил.
И ночью не было покоя от снежного человека.
Он вылезал у Саушкина из кармана, бродил по лагерю и устраивал всякие штуки.
Он выдёргивал шнурки из ботинок и связывал их воедино.
Он прибивал ботинки гвоздями к полу. На рассвете Саушкин играл на горне побудку, толстяки совали ноги в ботинки и падали тут же.
В уложенные с вечера рюкзаки снежный человек запихивал камни. Только на привале измученные толстяки узнавали, что перетащили гору с места на место.
Толстяки терпели эти ночные шутки: ведь шутил великан! Саушкин отходил в сторону, чтобы их не слышали, и ругался со снежным человеком:
— Опять ты за своё!
— Настоящие альпинисты без шуток не живут! — похохатывал тот, возился в кармане.
Саушкин не мог его выдать, такой был уговор. Он взял хитростью. Ночью обошёл палатки, написал внутри на стенах:
«Я здесь был! Великан».
— Как он протиснулся? — гадали толстяки. — Мы-то ползком в палатки пробираемся…
Саушкин взял в поход гитару. Будто невзначай в пути клал её на снег — вышел след.
Тут толстяки и догадались. Ночью они притворились спящими, подкараулили снежного человека. А когда он забрался в карман к Саушкину, толстяки зашили карман. Снежный человек стал было возмущаться, а Саушкин отвечал:
— Альпинист без шуток не живёт.
Снежный человек повозился-повозился в кармане и сдался:
— Выпускай меня, Саушкин. Признаю их своими товарищами.
Саушкин позвал толстяков, те пришли с ножницами. Появление снежного человека они встретили громогласным: «Физкульт-привет, привет, привет!»
— Что в походе главное? — спросил снежный человек.
— Не-уны-вать! — дружно ответили толстяки.
— А что не даёт унывать?
— Шутка!
— Что ж, беру вас в товарищи и поведу на штурм вершины! — объявил снежный человек.
Толстяки во главе со снежным человеком и Саушкиным брали одну вершину за другой.
Начался альпинистский сезон. На аэродром садились самолёты с альпинистами.
В международных соревнованиях толстяки показали себя молодцами, все получили значок «Мастер-альпинист».
— Я вам предлагаю новый маршрут, — сказал Саушкин толстякам.
С первым же самолётом они полетели на свой родной остров.
«Вперёд, и никого не бойся», — сказал про себя Саушкин.
Пир
«Вперёд, и никого не бойся», — сказал про себя Саушкин, выходя из самолёта на острове Толстяков-Добряков.
— Эх, подружка, моя большая кружка! — грянули толстяки.
Дядя Капа лишь по голосам узнал своих в этих стройных, мускулистых людях. Он завидовал их загару, значкам, горным ботинкам, штормовкам. Что там его китель с золотыми пуговицами и нашивками!
Прибыл рейсовый самолёт. Дядя Капа отправился на выучку к снежному человеку. Дядя Капа тоже хотел быть загорелым, мускулистым и носить горные ботинки.
На его проводах оркестр играл «Эх, подружка, моя большая кружка!».
Саушкин погостил у толстяков.
На прощанье был устроен пир. Тысячи аэрофлотских бутылок поплыли в разные стороны от острова, в них были вложены приглашения: «Зовём на пир в честь нашего друга Саушкина. Меню из 600 блюд».
Список блюд открывался фирменным блюдом — «Кулеш по-саушкински».
Были в списке салат «Горные вершины», «Каша по-альпинистски», мороженое «Снежный человек» и котлеты «Эх, подружка».
Первыми прибыли корабли морских держав, посланные спасать дядю Капу. Капитаны держали в руках бутылки с записками: «Не бу…»
А там стали прибывать люди, которые выловили бутылки с приглашением на пир. Плыли на теплоходах, на шлюпках, на подводных лодках, на рыболовных траулерах, на водных велосипедах. Нажарено было, напарено, настряпано — год пировать, так не съесть.
Прикатила свадьба. Играл духовой оркестр.
Жених-мельник выпячивал грудь. Пиджак — на одно плечо, под фуражку заткнут цветок. Косоворотка атласная, пуговицы по вороту перламутровые. На старухе белое платье, щёки нарумянены свёклой, брови углем подведены, а глаза — в землю.
Саушкин позвонил по видеотелефону Гену Никифоровичу, позвал на пир.
— Некогда, — ответил Ген Никифорович, — моя выжималка втянула «летающую тарелку». Принимаю инопланетян. С ног сбился, в холодильнике пусто!
Ген Никифорович отодвинулся от экрана видеотелефона, чтобы стал виден его остров. По острову бегали существа в скафандрах, всё разглядывали, ощупывали. Будто детский сад на экскурсии.
