Как работают над сценарием в Южной Калифорнии - [25]
Сцены подготовки и последствий
«Сцены подготовки» событий и «сцены последствий» событий — два драматических приема, концепции которых сформулированы и проанализированы Фрэнком Даниэлем[14]. Такие сцены очень эффективно работают на усиление впечатления зрителя от важнейших, ключевых событий сюжета. Это, пожалуй, единственный тип сцен, в которых автор имеет право не развивать действие, а сделать паузу, чтобы подготовить зрителя к дальнейшему действию или проанализировать прошедшие события. Сцены «подготовки» часто используются, например, в фильмах на военную и спортивную тему, чтобы зритель и часто герой или герои подготовились к последующей большой, драматичной сцене битвы или крупного спортивного события. А сцены последствий — их ставят сразу после больших и важных событий — позволяют персонажу и зрителям «переварить» только что произошедшее. В сценах «до» и «после» крупных событий атмосфера, музыка и аудиовизуальная поэтика обращены большей частью к чувствам зрителя.
В фильме «Амадей», когда молодой священник впервые появляется в сумасшедшем доме, где содержится Сальери, следует сцена подготовки к эпизодам безумия, когда он начнет опрашивать пациента. Знаменитая сцена из фильма «Поющие под дождем», в которой исполняется песня, давшая название фильму, — на самом деле длинная сцена последствий, «подведения итогов», где раскрываются подлинные чувства героя, и мы невольно начинаем сочувствовать ему. После того как Рокки проиграл бой Аполло Криду, он пляшет на ринге, зовя Эдриен: это сцена подведения итогов, которая дает нам почувствовать его триумф, несмотря на то что схватку выиграл соперник. Очень точные по атмосфере фильмы, такие как «Таксист» или вестерн «Красная река», от начала и до конца изобилуют сценами приготовления и последствий.
Еще одним вариантом подготовки событий является «подготовка на контрасте». В подобных сценах зрителя готовят к впечатлениям, противоположным тем, которые оставит следующая за этой драматичная сцена. Перед сценой, в которой зрителя ожидают плохие новости или же неожиданный поворот событий, его могут готовить к тому, что случится что-нибудь хорошее, радостное, сбудутся его надежды. Например, в фильме «Крамер против Крамера» Тед Крамер приходит домой после «одного из пяти лучших дней в своей жизни» и узнает, что жена бросила его, не предупредив, оставив опеку над сыном. В «Энни Холл», когда Элви и Энни расстаются, Элви идет на свидание с репортершей из «Rolling Stone», и после секса та ему сообщает, что спать с ним «чистой воды кафкианство». Чувствуя себя еще более одиноким, чем тогда, когда у него никого не было, Элви грустит, но в этот момент ему звонит Энни и просит избавить ее от паука в ванной. Вскоре они оказываются в постели и клянутся, что больше никогда не расстанутся.
Неопытные сценаристы часто пренебрегают потенциалом сцен подготовки и последствий, что плохо отражается и на самой истории, и на впечатлении зрителя от нее — зритель может просто «проскочить» важные события сюжета, не сосредоточившись на них. Сцены этих двух типов — прекрасный инструмент удержания зрительского внимания и усиления сопричастности именно там, где это требуется рассказчику. Сюжет сам по себе еще не делает ни истории, ни фильма. Очень часто сюжет не нов и не особенно информативен, однако это вовсе не умаляет ценности фильма, если история хорошо изложена. На самом деле важно именно то, как изложена история, что означает: подготовка важных событий и анализ последствий — очень важная составная часть сценария, пусть даже такие сцены и не способствуют непосредственно движению сюжета.
Закладка и обыгрывание закладки
Закладкой называется вброс некоей информации, которую зритель запомнит, причем этот вброс помогает связать последующие сцены с предыдущими. Если такая информация в сюжет заложена, это требует в дальнейшем по крайней мере одной сцены по сюжету, где она обыгрывается[15]. Закладкой может служить реплика, жест героя, его манеры, какой-нибудь предмет, элемент костюма или сочетание вышеперечисленного. Закладок в сюжете может быть довольно много. Обычно ближе к развязке истории закладка находит свое объяснение, когда тот самый жест, предмет и т. д. обретает новое значение. Закладка часто работает как метафора.
Пример использования закладки мы находим в сатирической драме «Мистер Робертс». Действие происходит на корабле, и первым делом в фильме внимание зрителя привлекает пальма в деревянном ящике. На ящике значится: «Собственность капитана. Не трогать». Команда корабля ненавидит эту пальму, что отражает отношение команды к ее владельцу, своему капитану. Робертс, помощник капитана, объясняет это отношение: пальма — награда кораблю как лучшему судну снабжения, доставившему «больше всех зубной пасты и туалетной бумаги, чем любой другой сухогруз», т. е., по сути, символ того, что команда не участвует в реальных боевых действиях[16]. На всем протяжении истории нам не дают забыть ни о пальме, ни о том, как гордится ею капитан-деспот. Нам показывают, как он ее поливает и как ненавидит дерево команда. Наконец, Робертс, в качестве акта протеста, выдергивает пальму из кадки и швыряет за борт. А когда рассерженный капитан пытается выяснить, кто это сделал, Робертс замечает, «уж точно не лейтенант Палвер, у него бы духу не хватило». Очень скоро капитан заводит две маленькие пальмы взамен утраченной. В финале истории, когда становится известно, что Робертс погиб, Палвер отправляет за борт и эти две пальмы и открыто выступает против капитана. В этом символическом жесте Палвер как бы становится на место Робертса, и зритель ликует. Потому, разумеется, что на протяжении всей истории нас тщательно к этому готовили, жест выглядел по-настоящему эффектным, а пальма превращается в метафору
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».