Как работает стихотворение Бродского - [2]

Рабочее название нашей книги, «Бродский в интерпретации Запада», было отвергнуто, в первую очередь, потому, что вряд ли в собранных здесь работах просматривается какой-то специфически «западный» подход (если таковой вообще существует). И философски, и с точки зрения используемых методик трудно провести черту между нашими авторами и большинством современных российских филологов, изучающих наследие Бродского, к тому же некоторые из наших авторов по происхождению и научному образованию россияне. Допустимо лишь предположить, что такие факторы, как англоязычность и глубокий опыт западной культуры, позволяют лучше понять некоторые контексты творчества Бродского. Это в первую очередь относится к произведениям, написанным в оригинале по-английски, но не только к ним.

Основной принцип организации этой книги не географический, а научно-тематический. Эта книга создавалась для того, чтобы по возможности всесторонне обсудить кардинальный вопрос об искусстве Бродского как стихотворца, стихотворца в узком смысле — как художника, создающего отдельные стихотворения. Творчество Бродского в высокой степени «дискретно» — от стихотворения (или поэмы) к стихотворению. Он, если брать всю его поэтическую продукцию, значительно меньше склонен к циклизации, чем большинство русских поэтов XX века, да и в некоторых его циклах («Письма римскому другу», «Двадцать сонетов к Марии Стюарт», литовский и мексиканский «дивертисменты») просматривается сюжет более четкий, чем та легкая связь мотивов, которую принято называть «лирическим сюжетом». «Письма римскому другу» и «Двадцать сонетов к Марии Стюарт» — скорее поэмы, а «дивертисменты» — травелоги (рассказы о путешествиях). Подавляющее большинство стихотворений Бродского, в особенности зрелого периода, настолько самостоятельны, что даже сам автор, как нам известно, испытывал серьезные трудности при составлении таких сборников, как «Конец прекрасной эпохи» (1977), «Часть речи» (1977) и «Урания» (1987). Отсюда повышенный критический интерес к тому, как работает стихотворение Бродского.

Основой для настоящей книги является сборник «Joseph Brodsky: The Art of а Poem», вышедший два года назад в Англии, — восемь из публикуемых здесь статей были написаны для английского издания (некоторые из них подверглись существенной переработке при подготовке русской публикации). Как увидит читатель, мы отнюдь не стремились к методическому единообразию. Здесь есть работы, в том числе автора этих строк, предлагающие традиционный разноуровневый анализ текста (особенности версификации, образы и мотивы, культурно-исторический контекст), но мы, повторяю, не стремились к тому, чтобы иметь в книге полторы дюжины единообразных «разборов» стихотворения. Здесь есть статьи, посвященные отдельным аспектам стихотворения Бродского — культурно-исторической интертекстуальности («Кенигсбергские стихи» Томаса Венцлова и «1867» Романа Тименчика), взаимодействию версификации и синтаксиса («Колыбельная Трескового мыса» Джеральда Смита) или такому специфическому аспекту стихотворного текста у Бродского, как его буквальная музыкальность («Стихи на смерть Т.С. Элиота» Джеральда Янечека). Только в двух статьях, заключающих книгу, речь идет не об отдельных стихотворениях. Статья Елены Петрушанской «Джаз и джазовая поэтика у Бродского» является естественным продолжением-комментарием к эссе Кеннета Филдса о стихотворении «Памяти Клиффорда Брауна». Работа Барри Шерра, полный обзор строфики Бродского, будет незаменимым подспорьем всем тем, кто вслед за нашими авторами займется изучением отдельных стихотворений.

Иосиф Бродский так или иначе слишком близок, слишком жив для всех участников этого сборника, чтобы мы могли не задаваться вопросом: а как бы он отнесся к этому предприятию? Спросить не спросишь, но можно вспомнить. Вспоминаются два эпизода.

Еще в середине 70-х годов один популярный международный журнал опубликовал стихотворение Бродского и интервью с автором под шапкой: «Поэт чертит карту своего стихотворения» («А poet's Map of His Poem»). Эта фраза, видимо, глубоко задела Бродского. Очевидно подставляя «критик» на место «поэт», он не раз с возмущением повторял: «Они думают, что могут начертить карту чужого сознания!» («They think they can map your mind!».) Мы надеемся, что в нашей книге таких бестактных и бесполезных попыток нет.

В декабре 1986 года в нью-йоркской гостинице проходил ежегодный съезд американской ассоциации преподавателей- славистов. Как водится, в одном из залов был книжный базар. Я не без опаски подошел с Бродским к лотку издательства «Эрмитаж». Он сразу заметил ястребиным взглядом и со словами: «Так, а это что такое?» — схватил и сунул в карман плаща новенькую «Поэтику Бродского». Раз уж оно так случилось, я через несколько дней спросил у него, прочитал ли он что-нибудь в книге. Он промурлыкал что-то вежливое о моих там опусах, а потом с искренним восторгом воскликнул: «Статья Шерра о строфике — уж-ж-жасно интересно!»

Ну как нам было не попросить коллегу Шерра сделать для нас новый, увы, окончательный вариант этой статьи.