Как просыпается Солнце - [3]
Зимой, когда устанавливается ясная погода с легким морозцем и ветерком, горизонт раздвигается, открывая неоглядные дали. Четкими становятся очертания холмов, в летнее время почти невидимые из-за туманного марева. И, если не побояться колючего ветра и забраться на вершину высокой горы, открывается такая ширь, что перехватывает дух. Вот на востоке резко очерченная щетка поредевшего леса. Чуть в стороне, словно великаны, шагают стальные опоры ЛЭП. На западе дымят трубы завода. Стелются покосы с побелевшими стогами сена.
Твоя земля… На каждом шагу она что-нибудь дарит. Даже зимой.
Как-то пробираясь через луг, я выронил зажигалку. Роясь в снегу, я удивился. Прижатые к земле, зеленели круглые листочки, а среди них отливал синевой венчик фиалки. Принесенный домой и поставленный в воду, цветок несколько дней напоминал о давно прошедшем лете.
В уральских лесах мало зимующих птиц. Да к тому же, добрая их половина ведет кочевой образ жизни, задерживаясь у нас в зависимости от обилия корма. В снежные и морозные зимы почти не увидишь хохлатых свиристелей или красноголовых чечеток. Холод птицам не страшен, он несет гибель лишь тогда, когда вместе с ним наступает голод. Может быть, поэтому многие пернатые в суровые морозы перебираются ближе к жилью человека.
В городе одной из птичьих гостиниц стала Обсерваторская горка. Здесь долго держатся стайки свиристелей и снегирей. И как бывает радостно в морозный день увидеть хлопотливую парочку чечеток, деловито снующих в бурьяне. На небе холодное солнце с «ушами», ветки деревьев покрыты бахромой изморози, а тут совсем рядом снуют милые птицы, и их голоса напоминают о прошедшей поре «бабьего лета».
В детстве я ловил этих птиц на пустырях и огородах. Сколько радости приносили мне своими несложными песнями чечетки! Весной я выпускал их на волю, и только одна прожила у меня много лет, став всеобщей любимицей.
Солнечный луч согнал с оконного стекла ледяной рисунок и заглянул в комнату. Пробежал по стене, пересчитал корешки книг на полке и, сверкнув зеркальным зайчиком, успокоился, наполнив комнату веселым светом.
На улице тоже все залито светом, теплым и, кажется, напоенным каким-то весенним ароматом.
В окно тихо постучали. Я поднял голову и увидел качающуюся ветку клена. Ветка была голая, только на самом ее конце торчали две разбухшие почки.
— Смотри! — словно говорил клен. — Живем, снова весна наступает!
У людей годы, как дорожные версты, мелькают и остаются позади; смена встреч и расставаний — итог всему, что ты сделал на земле… А для старого клена — это вечная смена сезонов года, оставляющая на ветках узлы, тонкие слои древесины в стволе да иногда раны, наносимые бурей. Не одно поколение людей уже отсчитало свои версты, а клен все стоит, каждый год зеленеет и сбрасывает листву, старый и многоликий. Еще вчера он казался строгим и обиженным, проливающим на землю слезы-капельки сладкого сока. А завтра его не узнаешь — весь раскудрявится, выпустив цветочные почки. Пройдет еще несколько дней, развернет клен листву и закроет окно от палящего солнца, даст прохладу.
На кромке Чистовского болота, что тянется от Песчаного озера к Чертову Городищу, стоит вздыбившаяся каменная глыба. Мартовское солнце пригревает камень, и он делится теплом с пятачком земли, на котором стоит тысячи лет. Кругом лежит снег, а с южной стороны глыбы темнеет узкая проталинка — первая прореха в одеянии зимы.
Проталинка покрыта мертвой взлохмаченной травой и все же выглядит настоящим оазисом среди снежной пустыни. По бурым травинкам ползают паучки, похожие на бескрылых комаров, снуют черные жужелки. У тонкой вербочки, прильнувшей к глыбе, на розовых ветках набухли почки, и через лопнувшие чешуйки проглядывают белые полоски будущих «барашков».
Вот так и начинается весна — с маленького, а потом развернется во всю ширь, по всей земле.
В своем дневнике я сделал отметку. «Наступила весна, совсем не заметив, как промчалась зима. Время бежит чертовски быстро. Не остановят его ни ветры, ни юркая поземка, ни волчий вой осатаневшей пурги. И то ли живем мы в космический век, то ли земля стала вертеться быстрее — но только больно стремительно катятся дни. Мигнуть не успеешь, как с календаря один за другим срываются отслужившие срок листочки.
В молодости время шло гораздо медленнее, как-то все успевал сделать, везде побывать. А нынче — по-иному. Вроде бы и зимы стали более суровыми, и костер не так греет, как в юности, и ружье, верный спутник в охотничьих скитаниях, реже будит таежное эхо.
Может быть, это чувство рождено грустью по безвозвратно ушедшим годам? Если так, то понятно, почему все пристальнее присматриваешься к окружающему, обнаруживая много прекрасного, что в юности прошло мимо твоего взора».
На обочине дороги, проходящей через поле, снег стаял и открыл среди бурой стерни лепестки анютиных глазок.
Ранняя зима накрыла цветущее растение снежным покрывалом, упрятала от вьюг и лютых морозов. А с приходом весны как ни в чем не бывало снова засияли под солнцем цветы.
Каждое растение имеет название, обычно очень меткое, точно передающее его особенности. Но вот в честь какой Анюты назвали так фиалку, милый скромный цветок, сохраняющий прелесть даже под снегом?
Две повести свердловского писателя объединены в книге не только как переиздания одного автора, — основные события, судьбы героев повестей связаны с Каменным Поясом, почти с одними и теми же местами уральской земли, с краем богатым, «постоянно требующим рабочих рук и хозяйского, заботливого догляду». Но сами события разделяют более двух с половиной веков. Действия заглавной повести происходят во времена Анны Иоанновны, Бирона, горнозаводчика Акинфия Демидова; повести «Конец Гиблой елани» — в наши дни.Книга адресуется широком кругу читателей.