Как просыпается Солнце - [13]
В одном из уголков набережной городского пруда много лет росла высокая рябина. Каждый год в начале июня покрывалась она белым цветом, объявляя о приходе летней поры. Осенью багровые кисти среди тронутых бронзой листьев делали дерево прекрасным. Скрытая нежность и грусть таились в рябине, и, может быть, оттого стоящая возле скамейка никогда не пустовала.
Но вот пришли на это место озеленители. Бездумно взглянули на рябину и приказали ее заменить кустом акации.
Без рябины уголок набережной сразу потерял свою прелесть.
У озера Иткуль.
День выдался душный и жаркий. С ясного неба, потерявшего синеву, как будто вылинявшего от жары, лились пылающие лучи солнца. У большой желтой цистерны с квасом выстроилась длинная очередь. Мороженщицы не успевали подвозить «эскимо».
Жажда томила не только людей, изнывали животные и птицы. Вот стайка воробьев расположилась на крышке двухведерного умывальника, подвешенного на столбе возле метеорологической площадки. Из крана капля за каплей вытекала вода и бесшумно падала в густую траву.
Один из воробьев, уцепившись за краник, ловил клювом падающие капли и жадно глотал. Напившись, вспорхнул и улетел. На его место с крышки умывальника тут же слетел другой воробей. И так, по очереди, потихоньку чирикая, как будто поторапливая друг друга, утоляли жажду истомившиеся птицы.
Неожиданно с крыши сарая к умывальнику ринулся большой ярко-рыжий воробей. Оттолкнув только что примостившуюся на кране воробьиху, он стал быстро глотать капли. Ожидавшие очереди птицы подняли гвалт и ринулись на нахала. Через пару минут, исклеванный, потерявший немало перьев, он обратился в бегство.
Долго после этого в кучке воробьев царило необычайное оживление. Они прыгали по умывальнику, возбужденно чирикали, очевидно, обсуждали происшествие. А когда наконец успокоились, очередь за водой пошла прежним порядком.
В верховьях реки Чусовой, там, где веером сходятся морщины увалов в густой чаще, на высокой сосне, висит борть, давно покинутая пчелами. Она потемнела. На покрывающей ее бересте высится груда истлевших шишек, а по бокам чернеют большие круглые отверстия, пробитые дятлами.
Место глухое и дикое. Тревожное чувство одиночества всегда охватывает в этом лесу. Но стоит увидеть обветшалую борть, и все вокруг становится иным. Уже перестаешь чувствовать себя одиноким, затерявшимся в незнакомом лесу. Бортник, когда-то давно собиравший здесь мед, обжил эти места и оставил след, дающий тебе спокойствие и уверенность.
Как-то, перебирая старые записные книжки, я обнаружил короткую пометку: «Белый глухарь. Ревдельский кордон».
Впервые я услышал об этой птице у объездчика Котова, жившего у речки Ревдель. По его словам, на островах мохового болота, раскинувшегося между увалами, недалеко от кордона, «все время бьется белый мошник».
— Во, какой! — Котов раскинул руки, показывая размах крыльев глухаря. — Сам белый, как кто его снегом обсыпал. Хитрый до ужасти. Поначалу нипочем не взлетит, а забежит в чащу, тогда и на крыло поднимается!
Я был молод и страстно увлекался охотой. Желание заполучить диковинную птицу охватило меня с такой силой, что весь свой отпуск я провел на кордоне у Котова, ежедневно прочесывая окрестности и острова на болоте.
Глухарь был где-то рядом. Дважды его видели женщины, собиравшие на болоте клюкву, но мне он не попадался. Только через две недели, когда я, уже выбившись из сил, решил прекратить поиски, наша встреча состоялась.
Был тихий сентябрьский день — самый разгар бабьего лета. По воздуху плыли тонкие паутинки, под ногой шуршали первые опавшие листья. Глухарь вылетел справа от меня, из зарослей ракитника, с таким шумом и треском, что я вздрогнул от неожиданности. На какую-то долю секунды опоздал, срывая с плеча двустволку. Но этого было достаточно, чтобы выпущенные снаряды дроби прошли чуть сзади птицы, сбив сосновые ветки.
Не отрывая взгляда от глухаря, я лихорадочно шарил в патронташе и когда наконец вогнал в стволы новые патроны, лесной великан был уже недосягаем. Он летел вдоль опушки и на солнце весь отливал серебром. Обычно у глухарей перья на спине светло-серые, только голова и шея черные, с блестящим синим отливом. А этот был пепельный — от клюва до кончика хвоста, но в лучах солнца казался ослепительно-белым.
Много воды утекло с того времени, но этот глухарь снится мне до сих пор, вызывая непонятную грусть и сожаление — чувства понятные тем, у кого в жизни была своя потерянная Жар-птица.
Если то был альбинос, значит, где-то между Коноваловским и Бардымским увалами, там, где близко сходятся речки Бардым, Хмелевка и Ревдель, должны жить потомки птицы, несущие следы альбинизма.
В последние годы я стал наведываться в те края. Брожу и с трудом узнаю места, где искал охотничьи радости. Многое изменилось: старые лесосеки покрылись высокими стройными соснами, вместо ельников шумят березовые рощи, оголились склоны холмов, и лесовозные дороги перекрестили всю местность. Мало что осталось от дикой тайги. Но высокая сосна сохранилась. От нее нужно спуститься в ложок, где протекает маленький ручей. Здесь у меня и произошла встреча с белым глухарем.
