Как приручить лису (и превратить её в собаку). Сибирский эволюционный эксперимент - [6]

Избегать опасности было не в характере Дмитрия Беляева. Он понимал, как использовать имевшиеся у него возможности, чтобы добиться своего в непростых условиях сталинской действительности. С самого начала войны он находился на фронте и храбро воевал, к 28 годам дослужившись до майорского звания. Его фронтовое прошлое и успехи в работе по получению высококачественных и дорогостоящих мехов обеспечили Беляеву доверие высокого начальства и репутацию первоклассного ученого и опытного организатора. Этому помогали и его обаяние и почти гипнотическое воздействие, которое он производил на окружающих.

Беляев был очень красив – волевой подбородок, густые угольно-черные волосы, проницательный взгляд голубых глаз. При невысоком росте, всего около 170 см, уверенность и осанка придавали ему внушительный вид. Сотрудники Дмитрия и даже люди, лишь мимолетно его встречавшие, вспоминали необыкновенную силу беляевского взгляда. «Когда он смотрел на вас, – вспоминал один коллега, – то смотрел сквозь вас, читая ваши мысли. Некоторые не любили заходить в кабинет Беляева, но не потому, что они что-то делали не так или боялись наказания. Их пугали его глаза, его взгляд». Беляев знал о впечатлении, которое он производил на окружающих, и нередко начинал пристально вглядываться в собеседника. В такие мгновения утаить что-нибудь или обмануть его казалось делом немыслимым.

Дмитрий был очень требователен к людям, добивался от них безупречного выполнения поставленных задач, и многих коллег и работников это стимулировало, они становились преданными сотрудниками Беляева. Он давал им шанс обрести уверенность в себе, подталкивал к высоким достижениям, в постоянных попытках совместно отыскать новые пути исследования. Дмитрий верил, что в спорах рождается истина, и поощрял открытое выражение взглядов, ему нравилось обсуждать идею с разных точек зрения. Такой стиль руководства нравился не всем, кто-то робел от подобного напора и необузданной энергии, других пугала его нетерпимость к уходу от ответственности, к сплетням и интригам. Беляев знал, от кого можно ждать первоклассной работы и доверия, а на кого нельзя положиться. Нина Сорокина была из числа его доверенных людей.

Сойдя с поезда в Таллине, Дмитрий сел в пригородный автобус и по ухабистым дорогам поехал на юг, в Кохилу, прятавшуюся в глубине эстонских лесов. Это была не деревня, а скорее производственный участок, типичная звероферма, каких в той местности открыли много. Раскинувшись более чем на 60 гектарах, ферма состояла из рядов деревянных укрытий под металлическими навесами, в каждом стояли десятки клеток. Здесь содержалось около 1500 чернобурок. Минутах в десяти ходьбы располагался поселок работников фермы – никакой растительности, безликие дома, школа, несколько магазинов и пара общественных учреждений.

На фоне этого унылого захолустья Нина Сорокина казалась фигурой почти из другого мира. Красивая брюнетка примерно 35 лет, занимавшая необычную для женщины руководящую должность в звероводческой отрасли, она была умна, проницательна и полностью поглощена своей работой. Каждый раз, когда Дмитрий посещал ферму, она приглашала его выпить чаю в ее конторе. Вот и сейчас, приехав, он сразу же направился туда, чтобы переговорить с глазу на глаз. За чаем и печеньем, не расставаясь с зажатой в углу рта папиросой, Беляев рассказал Сорокиной о своем замысле – одомашнить черно-бурую лисицу. Нина вполне могла бы подумать, что ее друг слегка спятил: большинство лис, содержавшихся на фермах, были агрессивны, и, когда служители или зоотехники приближались к ним, звери, оскалив клыки и злобно рыча, пытались атаковать людей. Укус лисы – дело серьезное, поэтому работники, приближаясь к животным, всегда надевали плотные, в пять сантиметров толщиной, перчатки защищающие руку от ладони до предплечья. Нина была удивлена и спросила Дмитрия, зачем ему все это понадобилось.

Он объяснил, что давно уже увлечен проблемой одомашнивания, и в особенности загадкой, отчего прирученные животные, в отличие от их диких предков, способны приносить потомство чаще, чем один раз в год. Если бы лис удалось приручить, они тоже могли бы размножаться чаще, а это выгодно для звероводов. Это был не только честный ответ, но и хорошее прикрытие для Нины и ее сотрудников. На вопрос о том, чем они занимаются, они могли бы сказать, что изучают поведение и физиологию лис, чтобы добиться улучшения качества меха и увеличить приплод. Все это попадало под определение допустимых, с точки зрения лысенковцев, занятий, и начальству нечего было бы возразить.

Больше он ничего рассказывать не стал, чтобы не подвергать Нину риску. Правда заключалась в том, что в случае успеха эксперимент мог дать ответы на множество важных вопросов, касающихся одомашнивания видов. Чем дольше Беляев размышлял над тем, что известно биологам о доместикации животных, тем больше его занимали эти загадки, а решить их было можно только опытным путем, в ходе задуманного им эксперимента. Как еще получить ответ на вопрос о начале одомашнивания? Письменных источников, повествующих о ранней стадии доместикации, не существует. Конечно, биологи знали об ископаемых остатках волков с характерными признаками собак, как и об остатках одомашненных в древности лошадей, но эти находки ничего не говорили о том, как начался процесс приручения. И даже если когда-нибудь отыщутся ископаемые находки, которые покажут физиологические изменения в организме прирученных животных, это не объяснит нам, как и почему они произошли.