Как прекрасно светит сегодня луна - [73]

Красавица со шрамом на лице

В семнадцать лет она еще не считалась красавицей. У ней были стриженные до плеч волосы, короткие платья, как у ее сверстниц, ясный открытый взгляд.

Годы шли, круглое личико понемногу становилось все более выразительным. Глаза смотрели более загадочно. Лишь ночью, когда светила луна, ее лицо светилось в глубине комнаты и было по-прежнему детским, открытым и даже немного беспомощным.

Платья девушки становились более изысканными, движения — более плавными, глаза смотрели на окружающих более отрешенно. Она совсем не меняется, говорили ее постаревшие сверстницы. Что она делает с собой?

В тридцать семь лет она превратилась в настоящую красавицу. Лицо ее стало совершенным, законченным. Оно могло выразить нежность, силу, любовь, гнев.

Портил его лишь шрам, едва заметный, пересекающий лицо пополам, наискосок, появившийся недавно. Это было похоже на то, будто ночью мимо Луны пронесся неведомый метеорит и задел ее.

В обычное время шрам был незаметен, он становился отчетливым лишь в минуты ярости или страсти. Тогда он будто рассекал лицо пополам.

Красавица собиралась жить долго…

Шкаф

Он подошел к шкафу, хотел открыть его, но остановился: «Нельзя. Вода там. Доверху. Ка-ак хлынет!»

Он пошел к другому шкафу, открыл его, вынул чашки, чайник, сахар, хлеб и уселся пить чай.

Вошел друг, тоже сел пить чай.

— Слушай, — говорит он другу, — достань мне из шкафа…

— Сейчас, — говорит друг, — сейчас… — Встал, подошел к шкафу, но остановился: — Нельзя. Вода там. Ка-ак хлынет!

Вошла девушка, она все смеялась — такая веселая пришла, и они смеялись.

— Слушай, достань из шкафа… — попросили ее.

— Сейчас, — говорит девушка, — сейчас… — Встала, подошла к шкафу, за ручку уже взялась, но остановилась. — Нельзя. Вода там! — и заплакала.

Наступил вечер. Все разошлись по домам.

Ночью во сне он видит, что находится в воде. Прекрасная такая вода. Лежит где-то на глубине, вытянув пальцы, руки, плечи, весь вытянувшись, а навстречу ему выплывают рыбы. Подплывают, вплывают в вытянутые плечи, руки, пальцы, выскальзывают из пяток и плывут дальше.

И он плывет туда, откуда они приплыли, все вытягиваясь, удлиняясь, если обернуться, то не увидеть конца-края своего тела… И только видно, как плывут сквозь него рыбы.

Утром проснулся, увидел шкаф. «Нельзя открывать, — думает. — А то выскользнут!»

Пошел на работу, рассказал про сон, про рыб.

«Представляете, если бы я открыл шкаф!..»

Ему говорят: «Да, хорошо, что ты не открыл!»

Но через месяц приходят к нему как-то вечером друг и девушка, а он опять грустный.

— А нет там никаких рыбок! Одна вода. Доверху!

— А ты открой, — говорит девушка, — открой и увидишь!

— Нет, нельзя. А то как хлынет!

Мало-помалу стал он забывать про шкаф. Проходил мимо, будто ему ничего в нем не надо. У него и другой шкаф есть, хватает. Только иногда вспомнит ночью и на цыпочках подкрадывается-подкрадывается. Прислонит ухо к дверце: слышно — не слышно? А вода затихает. Сразу же! Как будто чувствует! Не слышно ее…

А потом он и это перестал делать. Спал ночью и видел всякие сны. Или не видел…

Наступил день, когда он должен был уехать из этого города. Насовсем. Пришли к нему вечером друг и девушка.

— Может, откроем? — говорит друг.

— Давайте! — говорит девушка.

— Нет. Нельзя. Вода там. Доверху. Ка-ак хлынет!

Фонтан

Был жаркий летний день. Фонтан в центре городской площади ежесекундно распускался пышным серебряным цветком и звенел, и журчал, и переливался, создавая неумолчный плеск воды, переливающейся из одного резервуара в другой. От фонтана веяло прохладой, и она заполняла собой все вокруг, так что никто не уезжал за город, все наслаждались прохладой здесь, у фонтана, сидя на многочисленных скамейках, среди подстриженных деревьев и газонов.

Однажды сидевшие у фонтана заволновались. Одна из струй фонтана застыла в воздухе как стеклянная, будто внезапно заледенела, будто вокруг не тридцатиградусная жара, а тридцатиградусный мороз. Остальные струи били по-прежнему не переставая, но совершенство фонтана было нарушено, цветок оказался с изъяном.

Позвали водопроводчика, но он ничего не смог сделать, сказал, что не понимает, в чем дело.

Позвали строителя фонтана — ведь он отвечал за свое изобретение! — но он тоже недоумевал: происшедшее противоречило известным законам физики, механики, термодинамики. Строитель назвал еще много всяких наук, но главное было в том, что это необъяснимо.

Среди присутствующих оказался поэт, заснувший на скамейке у газона с благоухающими флоксами. Он проснулся от восклицаний, полюбовался застывшей струей и сказал, что тут нет никакого чуда, просто эта струя предчувствует грядущий холод — ведь через несколько месяцев наступит зима… И будьте уверены, продолжал поэт, как сейчас эта струя ощущает грядущий холод, так зимой, в январе — феврале, она первая почувствует приближение весны, и первая сосулька появится именно здесь…

Так и вышло. Когда в середине зимы жители города, проходя по центральной площади, еще вовсю любовались гигантским цветком, переливающимся всеми красками под ярким февральским солнцем, а вечерами, подсвеченный многочисленными разноцветными лампочками, спрятанными в глыбах льда, привезенных с реки, ледяной фонтан сиял словно чудо-дворец, кто-то из прогуливающихся услышал звук капели и увидел сосульку, свисающую с крыши этого великолепного дворца. Это была все та же необыкновенная струя. А через месяц весь дворец оброс сосульками, стал таять и растекаться.