Как писать книги - [12]

Дилетант отличается от любителя прежде всего нежеланием работать, учиться и совершенствоваться. У дилетанта нет любопытства. Ему неинтересно исследовать ту стихию, в которую он забрался с грязными ногами. Он считает, что это ему, такому гениальному, попросту не нужно. Ведь главное — что? Главное — он написал роман. А за грамматикой пусть следят жалкие рабы.

Есть целая группа вполне вменяемых людей, которые делают ошибки потому, что слишком много читают англоязычных текстов (там какая-то другая пунктуация) или слишком много торчат в интернете и позволяют себе в интернет-сообщениях (постингах, комментариях, полемике на форумах и т. п.) писать как попало.

Если мы не следим за своими манерами за столом, то постепенно навык утрачивается. Как говорил, кажется, Гессе, «нельзя навсегда стать вежливым». Чтобы не чавкать, не хлюпать, чтобы ловко разделывать мясную или рыбную порцию у себя в тарелке, требуется постоянный навык, постоянное усилие. Иначе возникнет вопрос: «В какой руке джентльмен должен держать вилку, если в правой у него котлета?»

То же самое касается языка. Чуть расслабишься, чуть спустишь осанку, — все, запятые посыпались, фразы неряшливы, приходится начинать заново, и с каждым разом собраться все труднее. И вот уже в правой руке у тебя котлета…

Есть еще одно определение, только не помню, к аристократии оно относится или к интеллигенции (я слышала — к интеллигенции): интеллигентный человек даже наедине с собой ведет себя так, словно он находится в обществе. И опять же, хорошо бы и писать нам — так.

Если бы я была сатрапом в одном из конановских королевств, за неправильную расстановку знаков препинания я бы отрубала мизинцы. Тогда, может быть, люди начали бы задумываться — что они пишут и зачем.

Структура текста

Экспозиция

Любое произведение словесности, от школьного сочинения «Онегин как лишний человек» до романа «Хромой против слепого», строится приблизительно по одному и тому же плану. Вы его знаете: экспозиция, завязка, развитие действия, кульминация, развязка.

Эти необходимые части определяют структуру произведения. Обычно они следуют именно в таком порядке, одна за другой. Некоторые храбрые авторы позволяют себе инверсию, начинают не с экспозиции, а с чего-нибудь похлеще, даже с кульминации. Дают кусочек: герой на вершине Эвереста. Дальше: «Четырьмя днями раньше» — и рассказ, как он дошел до жизни такой. Прием эффектный, но опасный. Если читателю сразу выдать лишнюю информацию, он вообще читать не станет.

Поэтому лучше и проще всего пользоваться старым добрым линейным порядком частей произведения. Оно от этого не проиграет. Нужно обладать большим мастерством, чтобы от перестановки слагаемых сумма не производила на читателя дикого впечатления. А то расскажут сперва про жгучую красавицу в тридцатые годы, потом про молодого адвоката в восьмидесятые, потом помрет какая-то старуха в девяностые, а потом от читателя требуют, чтобы он сообразил, что старуха и есть бывшая красавица, а молодой адвокат — ее сын от того бутлегера, которого застрелили в седьмом эпизоде.

Когда-то давно, еще до того, как я начала по-настоящему писать, меня очень занимал вопрос: как люди вообще пишут романы. Как им удается сделать текст интересным? Первая книга, в которой я прочитала вообще что-то о писательском мастерстве, была «Смерть Артура» Томаса Мэлори. Не сам текст, а послесловие и примечания. Я так любила «Смерть Артура» (это до сих пор моя любимая книга), что никак не могла с ней расстаться. Мне хотелось больше, больше, больше. Поэтому в свои двенадцать лет я бойко читала научные статьи, посвященные этому роману. Книжка-то была издана в серии «Литературные памятники». И в одном из длинных, упоительно интересных примечаний говорилось, что Мэлори никогда не прибегал к дешевым приемам и не интриговал читателя. Когда у него появляется в тексте переодетый сэр Ланселот, которого еще никто из рыцарей не узнал, он сразу сообщает читателю, что это переодетый сэр Ланселот. Таким образом читатель делался как бы соучастником автора и мог заранее хихикать, предвкушая, как удивятся-то рыцари, когда сэр Ланселот наконец поднимет забрало.

Итак, мой любимый писатель не прибегал к хитроумным приемам, а писал все подряд, как есть.

Это мне очень понравилось. Я сделала из этого примечания далеко идущие выводы. Автор может создавать увлекательное, по-настоящему захватывающее произведение, пользуясь простой, линейной композицией и даже не интригуя читателя.

Впоследствии я нарушала это правило, не раскрывала сразу всех карт, не сообщала читателю, что вон тот Неизвестный Рыцарь — это сэр Ланселот. Но композиция в моих книгах, как правило, линейная. Если там смешивается несколько сюжетов, как, например, в «Варшаве и женщине», — то все равно в каждом сюжете сохраняется линейная композиция. Только в «Космической тетушке» имеют место флэшбэки. Кажется, так это называется — когда герои то и дело возвращаются мыслями в прошлое. Но, во-первых, я писала эту книгу в уже достаточно опытном состоянии, то есть это был не первый, не второй и даже, боюсь, не десятый литературный опыт у меня; а во-вторых, такой прием в романе оправдан. Не буду обольщаться и предполагать, что «Тетку» все читали, и расскажу. Из далеких космических странствий возвращается сестра отца, чудаковатая женщина-капитан. Почти сразу выясняется, что у нее какие-то неприятности. Время от времени она рассказывает племяннику свои приключения в космосе. И постепенно становится понятно, каким образом возникли все эти теткины неприятности, чем она руководствовалась, какие у нее были мотивы, какие она принимала решения и во что все это в конце концов вылилось. Ближе к финалу линия теткиных воспоминаний сливается с линией текущих событий, а развязка объясняет, каким образом героиня из своих бед выпуталась.