Как перед Богом - [9]

Таким образом, меня сделали самым выдающимся молодым советским алкоголиком тех лет, который только и знает, что поет да пьет, да по бабам шляется «и у нас во дворе», «и опять во дворе», и у всех во дворе… Короче, выходило, что надо сделать все, чтобы ни одну порядочную советскую девушку не смог обмануть этот ненасытный и коварный пьяница, и сердцеед Кобзон. А для этого надо запретить ему выступать в Москве и Ленинграде, ну и, конечно, по радио и телевидению. Так меня отлучили от ТВ в первый раз…

Ну что я могу на это сказать? В те годы я действительно выпивал и действительно трепетно относился к девушкам. Но что-то я не помню, чтобы позволял себе лишнее настолько, чтобы можно было сказать: Кобзон — отвратительный алкоголик и гадкий бабник, беспринципно отравляющий и разрушающий женские сердца. Это — неправда. Да вы и сами могли убедиться в этом, поскольку бываете на тех же приемах, что и я. И, разумеется, не можете не видеть, кто и как себя ведет. Ну и что? Было за мною такое? Да если бы я так пил и гулял, я бы по несколько концертов в день да еще на протяжении почти всей творческой жизни не выдержал. Я бы сдох уже через пять лет, как это происходит с теми знаменитостями, которые позволяют себе лишнее. Пьяное сердце постоянных гастрольных перелетов не вынесет, не говоря уже о сольных концертах, на которых, если хочешь оставаться востребованным, должен всегда работать вживую и на полную силу… и сбрасывать за концерт, быть может, столько, сколько старательный футболист за матч. Поэтому, по моим наблюдениям, живущие в загулах артисты долго не протягивают. Их просто физически сама жизнь вычеркивает из жизни. Какие еще к черту могут быть сплошные бабы? А этот, так сказать, журналист, тем не менее, смог организовать на меня поклеп на весь Союз. И я целый год, пока разбирались, не имел права выступать, как прежде.

В те годы, если газета припечатала, это было хуже приговора, потому что приговор дается на какой-то срок, а выступление газеты могло действовать, пока не отменят, хоть до конца жизни, что с некоторыми и бывало. Это сейчас газеты могут писать что угодно. И чаще всего — никаких оргвыводов. А тогда… Тогда, если бы не группа выдающихся композиторов во главе с Вано Мурадели, я уж, может быть, и не поднялся бы.

Вано Мурадели пошел к главному редактору «Советской России» и стал доказывать, что целый ряд знаменитых людей, которые хорошо знают Кобзона, возмущены написанным, потому что оно совершенно не соответствует действительности. На что главный редактор ответил: «Наверное, вы правы. Но мы — правда!» Это на языке тогдашних газетчиков означало, что наши газеты просто по определению не могут писать неправду!

Вот таким было мое первое отлучение от ТВ. (Кстати, на это время меня заменили срочно выписанным из Ленинграда Эдуардом Хилем.) А второе случилось 20 лет спустя. И Лапин здесь снова не причем. Тайна второго отлучения от ТВ в другом. Хотите, расскажу все, как было? Тогда слушайте. Все началось с моего сольного концерта в Израиле в 1983 году…

(Стоит потрясающая теплая и нежная последняя летняя ночь 2002 года. Хочется пить. Я прошу 3-й стакан воды, а Кобзон — 3-й бокал пива. Сегодня с небольшими перерывами мы разговариваем уже 5-й час. И, кажется, переговорили уже обо всем. И вдруг новое откровение… Но прежде, чем оно случается, происходит следующее. Неожиданно появляется Лужков. Мы встаем из-за стола и приветствуем мэра. Юрий Михайлович сегодня в ударе. Веселый. Много, просто, но очень душевно шутит. Он заметно рад, что День города удался. Все центральные улицы столицы переполнены гуляющими. Больше всего народу у бесплатных концертных площадок. Лужков и сам подключался к этому театрализованному действу и ко всеобщему ликованию спел с Кобзоном на украинском языке для гостей из Крыма свою «премьеру» песни «Ридна маты моя…». Спел, а позже, уже сидя с нами, пошутил: «Хорошо, Иосиф, что ты во время пения не танцуешь, а то бы у меня точно духу не хватило допеть». Все хохочут. А вездесущий московский мэр спешит встречать гостей. Вскоре приезжает Путин. Праздник в Лужниках в разгаре. Лужков ведет Путина к своему столу. Все опять встают. На этот раз — чтобы приветствовать президента. Путин какой-то стеснительный. Он никак не может привыкнуть к такому большому вниманию? Или, как профессиональный разведчик, понимает, что при обычном общении такая стеснительность только подкупает окружающих? Праздник Путину явно нравится. Божественные наездницы и божественные лошади как бы спорят между собой своею красотой…

Наш стол в трех метрах от путинского. Мы хорошо видим, как конный спорт захватывает президента. Он радуется, как мальчишка. Однако через какое-то время Лужков показывает на часы, и они с Путиным уходят, а мы с Кобзоном возвращаемся к нашему разговору. И я становлюсь «свидетелем» ошеломляющих подробностей второго отлучения Кобзона от телевидения.)

Мои первые сольные гастроли в Израиле в 1983-м были встречены антисоветскими демонстрациями. Но что удивительно: свободных мест не было! Одни протестовали, а другие радовались от души. И это означало успех.