Как пал Дийнавир - [16]

Касла оказался не столь рослым, как погибший Баруха, он выглядел скорее приземистым из-за своих широких плеч. Ему давно перевалило за сорок, и слава его в гарнизоне была громкой, но сомнительной. Он порой позволял себе ослушание, которое большинством осуждалось, но одновременно создавало вокруг этого человека ореол бунтаря, и яркость этого ореола, пусть и недостойная, притягивала тех, кто был падок на дерзость подобного рода.

Волшебник при виде Каслы и его товарищей с огромным трудом подавил раздражение. Атин, только начавшая проникаться к нему доверием, вновь замкнулась и замерла между Владеном и телом мужа странной неопределенной тенью, как будто мгновенно лишась лица. Мужчины сделали несколько шагов от входа и остановились. За их спинами в щели между створками ворот белела напряженная остренькая мордочка – лицо мальчика, которого Владен прогнал с его страшного поста.

Спутников Каслы оказалось довольно много, человек пятнадцать. Все они были свидетелями того, как колдовство заперло ворота Дийнавира, и теперь их бойцовское мужество обуздывалось трепетом перед силами, которые невозможно одолеть мечом. Владен понимал, что, получив приказ, они все равно бросились бы на него – отчаянно, безрассудно, – и не слишком обольщался. Но страха не испытывал: перед ним стояли люди, и у них были человеческие лица и души, за которые стоило бороться.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Касла. Он сказал это сдержанно, почти бесцветно, но не добавил обычного "господин", и все, кто был возле мертвого тела, заметили это.

– Кто ты такой, чтобы спрашивать своего господина, что он делает в собственном амбаре у тела своего слуги? – вопросом ответил Владен. Касла на мгновение смешался. Но от него ждали обычного геройства, и он дерзко вздернул подбородок.

– И что же делает господин у тела своего слуги, которого он убил?

Люди, бывшие с Каслой, замерли и затаили дыхание. На лицах некоторых мелькнуло одобрение, но и эти были ошеломлены.

– Я пришел отдать воину, погибшему на своем посту, долг дружбы и чести, как положено по обычаю.

Они смотрели на него с недоверием. Человек, поднявший оружие против своего господина, не достоин был ни встретить смерть с открытым лицом, ни лежать на широкой лавке в собственном доме, ни принимать почести от кого бы то ни было. Владен взглянул прямо в прищуренные глаза Каслы и продолжал:

– Я шел на проводы воина, но не увидел ни у Врат, ни за Вратами его соратников. А увидел только женщину по эту сторону смерти и ребенка – по ту. Почему ты оставил своего родича лежать здесь, если считал, что про него сказали ложь? И если ты поверил лжи, то почему сейчас пришел сюда?

Губы Каслы сжались в напряженную нить, он с видимым трудом разлепил их и ответил сквозь зубы:

– Не тебе упрекать меня в лицемерии, господин. Пусть жена моего родича Барухи уйдет, не то с перепугу родит раньше срока. А мы останемся и потолкуем по-мужски, если ты не забыл, как это делается.

Владен обвел пришельцев насмешливым взглядом, потом повернулся к женщине.

– Атин, я собираюсь рассказать этим людям, как погиб твой муж. Слушать это будет тяжело. Ради жизни своего ребенка ты можешь уйти, ради его чести – остаться. Ты мать, у тебя есть право и на то, и на другое.

Ее губы шевельнулись раз, еще раз, и только тогда она смогла прошептать:

– Я останусь.

Волшебник кивнул.

– Когда вы закрыли ему лицо?

Касла медлил с ответом, и ответил другой, детский голос:

– Сразу, как принесли сюда из спальни старого господина.

Владен сдержал вздох облегчения.

– Я свидетельствую перед богами и людьми: этот человек стал жертвой ночного колдовства и не совершал бесчестия. Пока он оставался собой, он был верен мне и моему отцу. На нем нет вины, и его следует хоронить как защитника этого дома, а не как изменника.

Мужчины, стоявшие позади Каслы, среди которых большинство были из сотни Барухи, теперь перешептывались и переглядывались. Владен чувствовал их растущую неуверенность. Наконец один из них промолвил:

– Но как все случилось, господин? Люди говорят разное…

Молодой маг кивнул и рассказал им почти все – опустив подробности своего испытания.

– Проклинайте не оружие, а руку, которая его направила, – сказал он. – Руку Аара. Делается все, чтобы этот дом пал, и делается именно так, как обычно делает Ночь: с помощью лжи, клеветы и тайных козней. Я снимаю с Барухи всякое подозрение в бесчестии. Но прежде, чем вы отнесете его в дом и совершите все необходимое, мне нужно взглянуть на его лицо.

Атин, до сих пор слушавшая, затаив дыхание, качнулась к мертвецу и протянула руку к полотну, закрывавшему его голову. Волшебник резким жестом остановил ее.

– Вот теперь тебе лучше уйти. Увидишь мужа позже – таким, каким знала при жизни.

Он отыскал глазами мальчика.

– Отведи женщину в дом, Дамат!

Тот бросил вопросительный взгляд на Каслу. Касла медленно кивнул. Он был бледен и выглядел озадаченным: понимание того, что, даже если волшебник солгал, эта ложь снимет бесчестие с его рода, боролось в нем с недоверием и враждебностью.

Мальчик взял мачеху за руку и потянул к выходу. Она подчинилась, напоследок пристально и испытующе посмотрев Владену в глаза, как будто хотела увериться в его искренности.