Как опасно быть женой - [34]

– Перерыв?

Я киваю. Даже отсюда мне видна ямочка у него на подбородке.

– Поднимайтесь ко мне! Выпьем кофе по-турецки, – кричит он, поднимая кружку. – Только что сварил.

– Не могу. – Я машу папкой: – Куча работы! Времени совсем нет.

– Всего десять минут! Ну пожалуйста. Зато взбодритесь. – Он опять улыбается, а потом жалобно: – Я проверяю контрольные и скоро на стенку полезу. Мне нужно отвлечься. Умоляю вас, Джулия.

Мне не нужен кофе, чтобы взбодриться, но можно ли устоять против таких уговоров? Я поднимаюсь на три лестничных пролета и останавливаюсь на верхней площадке – набираюсь смелости и жду, пока успокоится дыхание. Нельзя же предстать перед Эваном, пыхтя, как жирный сантехник.

Он встречает меня у двери с кружкой горячего кофе.

– Прошу.

На нем джинсы и черная футболка с эмблемой Мотоклуба Восточного Ньюарка. От него пахнет трубочным табаком, специями и еще чем-то – теплым, естественным и очень мужским. Я выглядываю в окно и смотрю на мощеную дорожку, где только что стояла. По большому счету мне не следовало с нее сходить.

– Чудесный вид, – сообщаю я, изо всех сил стараясь не замечать ничего в комнате. Главное – никаких впечатлений. Я хочу выйти отсюда такой же, как вошла, чистой и незамутненной.

Кабинет Эвана словно создан для философских размышлений. Два кресла у окна, два шкафа, забитых книгами, здоровяк фикус, разросшийся хлорофитум от пола до потолка. Два эстампа в рамках: пышный зелено-золотой лес и черно-белая фотография Джона Колтрейна. Эван протягивает мне серую крапчатую кружку с лепной ручкой. При ближайшем рассмотрении оказывается, что это обнаженная нимфа, закинувшая руки за голову и выгнувшая спину. Я обвиваю пальцем ее тонкую талию.

– Подарок Мэй Джонс-Клейтон из Оксфорда. – И как бы в ответ на мои ревнивые подозрения добавляет: – Она раздала такие всем участникам конференции. Занятно, правда?

– Очень.

Я усаживаюсь в разлапистое кресло с вытертой обивкой и осторожно пробую кофе по-турецки. Никогда раньше не пила. Пахнет очень соблазнительно. Но на вкус – грязь грязью. Я стараюсь не выдать своего отвращения.

Эван, щурясь, показывает на “Ванессу”:

– А это что такое?

– Это? – Я дотрагиваюсь до затылка. – Так. Шиньон. Пока… кхм… перманент не отрастет.

– Ясно. – Эван, не сводя с меня глаз, потягивает кофе. Его взгляд лазерным лучом пронзает мое тело. – Насколько я понимаю, мужу не понравились кудряшки?

– До отвращения. – Нехорошо разглашать семейные тайны, но мне почему-то совсем не стыдно.

– А-а.

Я впервые замечаю щербинку на его переднем зубе, и она меня зачаровывает. Я мысленно провожу по ней языком и кусаю себя за щеку, чтобы пресечь греховные фантазии. Господи Иисусе! Что со мной? Я не хочу смотреть на рот и щербатый зуб Эвана, на сильную руку с кружкой и курчавые волоски над воротом футболки. Усилием воли мне удается зафиксировать взгляд на картине, висящей над письменным столом.

– “Обманутый Артур”. Купил на блошином рынке в Лондоне, – поясняет Эван и показывает на парочку, обнимающуюся на лесном мху. – Знаете, кто это?

– Расскажите, – прошу я.

– Ланселот, отважнейший и благороднейший рыцарь Круглого стола. Обнаженная дама в его объятиях – Джиневра, любимая супруга Артура, самая высокородная из женщин Камелота.

– Похоже, им вместе… м-м… не скучно.

– Да. – Эван обращает мое внимание на маленькую фигурку внизу холста с колчаном стрел за спиной, частично скрытую пышной растительностью. – А что вы скажете о данном персонаже? Догадываетесь, кто он?

– Артур, надо полагать?

– Верно. Сидит в засаде.

– Зачем?

– Видите ли, по легенде, Артур вполне справедливо подозревал свою жену и вернейшего соратника в любовной связи.

Этих слов, “любовная связь”, оказывается достаточно, чтобы меня охватил жар. Я еще помню, что такое невозмутимый вид, и лихорадочно пытаюсь налепить на лицо его факсимиле.

– Он сказал всем, что отправляется на охоту. И пошел, только не за дичью, а за правдой. И, как видите, вот-вот найдет.

Я не отрываю глаз от картины и вдруг вижу за кустом своего лысеющего мужа в “докерсах” защитного цвета.

– Все, пора работать.

– Конечно, – вскакивает Эван.

– Спасибо за кофе.

– Рад был вас угостить. – Он провожает меня к выходу. Я берусь за дверную ручку, и тут из моей папки на пол выпадает фотография. Эван наклоняется, переворачивает ее, смотрит. – Ага! “Лорелея, прелестная жемчужина в раковине”, – читает он вслух.

Мы неловко стоим друг перед другом. Пухленькая Лорелея с коническими грудками и накладками на сосках томно взирает на нас. Я забираю фотографию, кладу в папку и снова тянусь к двери. Эван вдруг делает шаг назад и хватает что-то с письменного стола.

– Чуть не забыл! – Он протягивает мне сложенный лист бумаги, сует руки в карманы и указывает квадратным щетинистым подбородком: – Вам.

– Что это?

– Идея для выставки в Бентли. После прочтете. – Он поправляет упавшую мне на глаза кудряшку – так нежно и ласково, что у меня щемит в груди. – По куртуазной любви вы ведь еще ничего не делали? А может получиться весьма интересно. Если мы с вами над этим вместе… поработаем. Мое начальство настаивает на расширении связей между факультетами. По-моему, это ответ на их молитвы. А по-вашему?