Как он похож на ангела - [17]

Если бы она просто сказала, что сдала чемодан на хранение, он бы ей, вероятно, поверил — почему бы и нет? Но столь обстоятельное объяснение было подозрительным. Казалось, она и его и себя хотела убедить в существовании чемодана.

Официантка принесла Куинну счет.

— Мне пора, — сказал он, поднимаясь. — Рад был с вами познакомиться, мисс де Врие. Желаю удачи в большом городе.

Расплатившись, Куинн вышел на улицу и пошел через дорогу к мотелю. Дверь одного из гаражей была открыта, и Куинн без колебаний ступил внутрь. Спрятавшись за дверью, он принялся наблюдать за «Эль Бокадо».

Долго ждать ему не пришлось. Мисс Вильгельмина де Врие тоже вышла на улицу и остановилась, опасливо поглядывая по сторонам. Дул сильный теплый ветер, и она старалась одновременно придерживать руками и юбку и тюрбан, что было непросто. В конце концов скромность победила. Мисс де Врие размотала тюрбан, оказавшийся длинным синим шарфом, и затолкала его в сумочку. Под уличным фонарем вспыхнули волосы цвета хурмы. Она прошла полквартала, села в маленький темный седан и уехала.

У Куинна не было возможности последовать за ней. К тому времени, когда он вывел бы из гаража свою машину, она уже могла быть дома, или на автобусной станции, или в каком-то другом месте, куда молодые особы вроде мисс де Врие удаляются после неудачных попыток добыть сведения у незнакомцев. В такого рода делах она определенно была новичком, и тюрбан был грубой маскировкой, хотя Куинн не понимал, зачем ей вообще понадобилась маскировка, ведь он ее не знал. И вдруг он вспомнил, как, сидя в кабинете Ронды, разглядывал через стеклянную загородку три макушки. Одну из них покрывали волосы цвета хурмы.

«Ну, допустим, она была там», — подумал Куинн. У Ронды громкий, отчетливый голос, а стеклянная стенка кабинета не доходит до потолка. Значит, мисс де Врие услышала нечто настолько для нее важное, что намотала на голову тюрбан и подвергла его допросу в «Эль Бокадо». Но что именно она услышала? Они с Рондой говорили только об истории с О'Горманом, а в Чикото ее и так знали во всех деталях.

К тому же мисс де Врие сделала предположение, которое подходило к делу О'Гормана — «значит, это что-нибудь старое», но практически свела его на нет следующей фразой: «Какая-нибудь история, связанная с большими деньгами?» В деле О'Гормана фигурировали только те два доллара, которые были у него с собой, когда он выехал в последний раз из дома.

Единственное, о чем упомянул Ронда вне связи с О'Горманом, это о кассирше, по локоть запустившей руку в кассу банка. «Интересно, что стало с кассиршей и деньгами и кто еще в это дело был замешан», — подумал Куинн.

Он вошел в контору мотеля за ключами. Дежурный — старик с распухшими от артрита пальцами — оторвался от киножурнала.

— Слушаю вас, сэр.

— Ключ от семнадцатого номера, пожалуйста.

— От семнадцатого? Одну минуту, сэр. — Он принялся шарить по стойке. — У Ингрид так же ничего не выйдет с Ларсом, как у Дебби — с Гари.[6] Даю вам руку на отсечение.

— Не надо, очень страшно, — отозвался Куинн.

— Какой, вы сказали, номер?

— Семнадцатый.

— Вашего ключа нет. — Старик взглянул на Куинна поверх бифокальных очков. — Стойте! Да я же вам его отдал час назад. Вы сказали свое имя и номер машины — все, как в книге записано.

— Час назад меня здесь не было.

— Ну как же! Я дал вам ключ. На вас еще был плащ и серая шляпа. Может, вы выпили лишнего и не помните? Спиртное иной раз напрочь отшибает память. Говорят, Дин[7] путает слова на съемках, когда много пьет.

— В девять часов, — устало сказал Куинн, — я отдал ключ девушке, которая сидела тут вместо вас.

— Моей внучке.

— Очень хорошо, вашей внучке. Потом я ушел и вернулся только сейчас. Если не возражаете, я хотел бы пройти к себе в номер. Я очень устал.

— Кутили небось?

— Исключительно чтобы забыть об Ингрид и Дебби. Берите запасной ключ, и пошли.

Старик, бормоча, шел впереди, Куинн за ним. Воздух был по-прежнему сухим и жарким. Теплый ветер не мог развеять висевшего над городком запаха нефти.

— Жарковато для плаща и шляпы, вам не кажется? — спросил Куинн.

— Я их надевать не собираюсь.

— А человек, которому вы отдали мой ключ, почему-то надел.

— Вам спиртное отшибло память.

Тут они подошли к двери семнадцатого номера, и старик торжествующе воскликнул:

— Ну, что я говорил?! Вот он ваш ключ, в замке, где вы его сами и оставили. Что теперь скажете?

— Пожалуй, ничего.

— Вы бы меньше пили — лучше б помнили.

Возражать было бесполезно. Куинн пожелал старику спокойной ночи и заперся в номере.

На первый взгляд все в нем было так, как он оставил: покрывало смято, подушки прислонены к спинке кровати, лампа на гнущейся ножке включена. Две картонные коробки с досье Ронды по делу О'Гормана по-прежнему стояли на столе, однако все ли в них на месте, не смог бы определить не только Куинн, но и сам Ронда, наверняка не заглядывавший в коробки несколько лет.

Куинн снял крышку с одной из них и вынул из большого конверта фотографии О'Гормана, которые Марта дала Ронде. Одна была очень старой: на ней О'Горману было не больше двадцати. На других он был запечатлен с детьми, с собакой и кошкой, меняющим колесо у автомобиля, стоящим рядом с велосипедом. В каждом случае О'Горман казался чем-то второстепенным, а главными были собака, кошка, дети, Марта, велосипед. Отчетливо его лицо можно было разглядеть только на фотографии, снятой для паспорта. Он был красивым мужчиной — с вьющимися темными волосами и с глазами, глядящими мягко и удивленно, как если бы он понял вдруг, что жизнь вовсе не такая, какой он себе представлял. Такое лицо должно было нравиться женщинам, особенно тем, в которых сильно материнское начало — они считают, что могут своей любовью залечить любые жизненные раны.