И за ним непрерывно наблюдали из пропастей глаза тех, в чьи обязанности это входило; дальше и глубже летучие мыши, которые обитали там, взлетели, когда увидели удивление в глазах; стражи на стенах разглядели поток летучих мышей и подняли свои копья, как в военные времена. Однако когда они почувствовали, что та война, за которой они наблюдали, теперь не касается их, они опустили копья и позволили ему войти, и он пронесся с грохотом через ведущие к земле ворота. И так он прибыл, как было предсказано, в Город Никогда, вознесенный на Толденарбе, и увидел поздние сумерки на тех башенках, которые не ведают иного света. Все купола были медными, но шпили на их вершинах были золотыми. Маленькие ониксовые ступеньки вели туда-сюда. Вымощены агатами были славные улицы города. Через маленькие квадратные стекла из розового кварца жители выглядывали из своих домов. Им, поскольку они смотрели со стороны, далекий Мир казался счастливым. Хотя тот город был облачен всегда в одну одежду, в сумерки, все же его красота достойна восхищения: город и сумерки были несравненны, но лишь друг для друга. Бастионы города были построены из камня, неизвестного в нашем мире; добытый неизвестно где, но названный гномами «эбикс», этот камень так отражал в сумерках красоту города, цвет за цветом, что никто не смог бы разглядеть, где кончаются вечные сумерки и начинается Город Никогда; они были близнецами, самыми лучшими детьми Чуда. Время было там, но касалось только куполов, которые были сделаны из меди, остальное оно оставило нетронутым, даже оно, разрушитель городов, было подкуплено неведомой мне взяткой. Однако часто плакали в Никогда о переменах и уходах, носили траур по катастрофам в других мирах, и даже иногда строили храмы разрушенным звездам, которые упали, пылая, вниз с Млечного пути, и все еще поклонялись им, давно забытым нами. Есть у них и другие храмы – кто знает, каким божествам они посвящены?
И тот, кому единственному из всех людей было суждено прибыть в Город Никогда, был счастлив созерцать это, пока он несся по агатовым улицам, свернув крылья своего гиппогрифа, видя со всех сторон чудеса, о которых и в Китае не ведают. Когда он приблизился к самому дальнему городскому валу, где не обитал ни единый житель, и посмотрел в ту сторону, куда не выходило ни одно окно из розового кварца, он внезапно увидел в непроглядной дали, затмевающей горы, другой, еще больший город. Был ли тот город построен среди сумерек или стоял на берегах некого иного мира, он не знал. Он увидел, что тот город возвышается над Городом Никогда, и попытался достичь его; но этого неизмеримого дома неизвестных колоссов гиппогриф отчаянно боялся, и ни волшебный повод, ни что-либо иное не могли заставить монстра приблизиться к тому городу. Наконец, из одиноких предместий Города Никогда, где не бродил никто из жителей, наездник повернул медленно к земле. Он знал теперь, почему все окна были обращены туда, ибо жители сумерек пристально взирали на мир, а не на то, что было больше их. Тогда на последней ступени ведущей на землю лестницы, проходившей мимо Пропастей и у подножия блестящего лика Толденарбы, ниже затененной красоты тронутого золотом Города Никогда и ниже вечных сумерек, человек спешился с крылатого монстра: ветер, который спал в то время, подпрыгнул подобно своре собак, закричал и пронесся мимо них. В нижнем Мире было утро; ночь уходила прочь, а ее плащ тянулся следом за ней, туманы возвращались вновь и вновь, пока она уходила, мир был серым, но уже блистал, огни удивленно мигали в ранних окнах, вдали по влажным, тусклым полям тащились на поля коровы: именно в этот час снова коснулись полей копыта гиппогрифа. И в тот момент, когда человек развязал и снял волшебный повод, гиппогриф взлетел прямо ввысь с грохотом, возвращаясь в некое воздушное место, где танцует его народ.
И тот, кто преодолел сверкающую Толденарбу и прибыл – один из всех людей – в Город Никогда, обрел имя и славу среди народов; но только он и обитатели того сумеречного города хорошо знают две вещи, неведомые другим людям: есть другой город, превосходящий величием их собственный, а они – только плоды незавершенного эксперимента.
