И правда, — мы доставали все, и книги закупались у нас целыми возами и грузовиками. При ежедневном падении цены денег, такая торговля "на всю Россию" давала нам возможность питаться не только просом, но иногда и кониной и помогать нуждающимся писательским и профессорским семьям.
Ал. Степ. Яковлев специализировался на учебниках и покупке книг у обывательской бедноты. Часто приносили нам книги, которые ни к чему не были нужны. Александр Степанович удалялся с продавцом в дальний угол, шептался и смущенно передавал в кассу чек.
— Вот заплатите за книги, я купил.
А по уходе продавца хватался за голову руками:
— Куда мы этот хлам денем! Тут ничего нет дельного.
— Да зачем вы купили?
— Нельзя было не взять. Человек от голода шатается, принес последнее.
Мы называли его "эксплуататором вдов" — и он серьезно огорчался.
Он же чуть не рыдал, когда у нас самым наглым образом крали книги с полок — вход был свободный.
— Это же невыносимо! Я все время следил и видел, как она клала себе в мешок книжку за книжкой! И ведь ничего не понимает, без всякого разбора, только бы в переплете.
— Что же вы не уличили ее?
— Как же я могу? Ведь это какой стыд! Красть книги! И не в первый раз, я потому и следить стал. В следующий раз я ей прямо скажу: убирайтесь вон!
Но никогда сказать не решался, и при наших хозяйственных расчетах мы просто клали столько-то на покражи как на необходимое зло. Бывали у нас и кражи со взломом, — и тогда мы привешивали новый замок покрепче. Крали неизменно пять томов Грабаря, "Императрицу Елизавету Алексеевну", сомовскую "Маркизу" и еще несколько дорогих изданий, — так называемую "валютную книгу", на которую всегда был покупатель. Воры были умные и знающие.
В полушубке, отличных казанских валенках и двух парах вязаных перчаток я бегал из лавки на склад, который был устроен этажом выше, в номерах полузамерзшей гостиницы. Собственно, замерзла она целиком, но мы в одной из комнат поставили печурку, и было возможно, не совсем отмораживая пальцы, перелистывать страницы книг. Мой отдел был — старинная книга, самая драгоценная и меньше всего привлекавшая покупателя. Огромные кожаные Четьи-Минеи, издания петровские, как и чужеземные эльзевиры и альдины, шли за щепотку муки. Но какое наслаждение их разбирать, определять, расценивать! И какая радость, когда они попадали в руки любителя и знатока, а не случайного покупателя.
Как не вспомнить с любовью и радостью о живой работе, которая всем нам позволяла не служить и делать настоящее дело! Свой паек был слаще пайков казенных, да и питательней. Вспоминаю, как Н. А. Бердяев, получавший по профессорскому званию паек "академический", привез однажды в лавку целый мешок селедок. Все за него радовались, но он не знал, как расплатиться с извозчиком, которому обещал уплатить селедками. Запыхавшийся и взволнованный, он спросил меня:
— Да, но сколько дать ему селедок?
Я серьезно ответил:
— Конечно, пять.
— Вы думаете — пять?
— Непременно шесть.
— А почему именно шесть?
— Потому, что семь.
Он стал отсчитывать из мешка, но опять усумнился:
— Не следует ли выбрать ему самые большие и жирные?
— Ну, конечно, выберите лучшие восемь селедок!
Он выбрал девять, накинул еще одну — и был страшно счастлив, что извозчик был удовлетворен и долго, сняв шапку, его благодарил. Но, как и в лавочных делах, всегда обстоятельный и философски точный, он не мог установить для себя окончательно, сколько селедок было правильной нормой оплаты труда извозчика.
— Вероятно, все-таки семь, потому он так благодарил. Но я, конечно, не жалею, и у меня осталось втрое больше. Это даже слишком…
— И понятно! Ведь вы же — профессор, а он только извозчик!..
Предисловие и подготовка текста С. Шумихина
"Наше наследие", 1989, № 6
OCR Бычков М. Н.
