Как мы меняемся (и десять причин, почему это так сложно) - [44]

Джим считал, что больше всего он тревожится вечером, и особенно хотел, чтобы мы звонили именно в это время. Когда мужчина предложил этот план, мы порекомендовали во время телефонных разговоров применять те навыки, о которых он узнавал в течение дня. Но Джим отклонил это предложение. Он заявил: «Мне нужно только, чтобы вечером мне напомнили, что все хорошо».

Я полагаю, с Джимом происходило вот что. Если бы он начал использовать изученные психологические приемы и обращаться за помощью, когда она необходима (вместо телефонных звонков по определенному графику), ему бы пришлось признать себя ответственным индивидуумом. Использовать полученные навыки – значит предпринимать какие-то действия. Джим не верил, что способен управлять своим поведением. После аварии и последовавших за ней профессиональных и личных неудач он ощущал полную беспомощность. Обратившись за поддержкой, он признал бы себя независимым и ответственным. Одновременно это стало бы невыносимым напоминанием о том, что сын остался калекой по его вине. Такого груза ответственности Джим вынести не мог. Схема с фиксированным графиком звонков позволяла ему общаться с нами, не думая о личной ответственности, о необходимости и способности управлять своей жизнью. Пока мы звонили ему в определенное время, он чувствовал себя зависимым, а не принимающим решения. Иначе выражаясь, он успокаивал себя пьесой, тайным режиссером которой являлся и где главный герой – пассивный исполнитель чужих приказов.

Этот тип поведения я называю «эффективным бездействием»[89]. Написав сценарий со своей, казалось бы, безынициативной ролью, Джим на самом деле умело оберегал себя. Его линия защиты, однако, выглядела довольно странно: схема взаимодействия, где он выглядел как нерезультативный и бездействующий. Более того, Джим так боялся ответственности, что не мог продвинуться в лечении. Он посещал сеансы, но не использовал полученные знания и сделанные выводы, поскольку для этого неминуемо потребовалось бы признать, что мужчина сам несет ответственность за изменения. Выражаясь иначе, Джим хотел, чтобы его кормили, но не желал есть. Хотя его план и гарантировал безопасность, такое существование было пустым.

Проблема Джима и выработанное им решение – утрированная иллюстрация первой причины не меняться. Но мой пациент не одинок в попытках отрицать свою ответственность. Когда мы сталкиваемся с возможностью перемен, всегда начинается перетягивание каната: привлекательность самообмана борется с рисками аутентичности.

В моем офисе бардак, и мне из-за этого стыдно. Я постоянно собираюсь навести порядок. Но обычно дальше планов дело не идет. Убрав офис, я почувствовал бы себя намного лучше, избавившись от стыда из-за своей неорганизованности. И конечно, жизнь стала бы намного проще, знай я, где лежит зарядное устройство от телефона, картридж для принтера и моя любимая ручка. Причина, по которой я откладываю уборку, ставит меня в один ряд с Джимом: закрывая глаза на бардак, я занимаю пассивную позицию. Как мой пациент, я жду, чтобы кто-то вмешался. Звучит странно, но мысль о том, что кто-нибудь поможет мне с уборкой, доставляет мне своеобразное чувство комфорта. Психологи называют это воображаемым исполнением желания: представляя это, я испытываю некое удовлетворение. А желание мое заключается в том, чтобы кто-то обслуживал меня и заботился обо мне, пока я сижу и ничего не делаю. Это вряд ли случится, если только не рассчитывать на божественное вмешательство. Но в ожидании мне комфортно. С другой стороны, если я наведу порядок, я нарушу очарование предвкушения и признаю свою единоличную ответственность.

Возможно, вы подумаете: «Что общего между беспорядком в офисе и экзистенциальной тревогой?» Если вы так подумали, то должен признаться, что, приводя этот пример, я чувствовал некоторую неловкость, будто делаю из мухи слона. Дело в том, что я действительно хочу, чтобы в моем офисе царили чистота и порядок, и что-то мне все время мешает. Если я позволю своему любопытству выяснить, что же это, то наткнусь на весьма ощутимый барьер собственного одиночества. К тому же вы плохо меня знаете (пока), чтобы судить о том, какие разочарования связаны в моем прошлом с неорганизованностью и порядком. Из этого примера можно понять и еще кое-что.

На самом деле есть и другие причины, по которым я не делаю уборку: беспорядок позволяет мне оставаться в зоне самообмана, не дает ощутить «головокружение свободы» в других областях моей жизни. Хотя я могу успешно выполнять иные задачи, захламленный офис остается одним из множества незавершенных дел. Груз, который я сам возложил на свои плечи, не дает мне почувствовать себя слишком свободным и необремененным. Созданное мной ограничение уравновешивает отягощающее осознание факта, что я несу ответственность за свою жизнь и за то, во что она превратится.

Плохо ли это в более глобальном масштабе? Зависит от ситуации. Иногда беспорядок – прекрасное прикрытие. Я прихожу в офис, намереваясь сесть за книгу, но вижу бардак и решаю навести чистоту, прежде чем приступать к творчеству. В процессе уборки я сначала отвлекаюсь, найдя книгу, которую давно потерял, а затем обнаружив папку с проектами сына времен начальной школы. Время бежит, дело идет медленно, и – какая неожиданность! – писать мне уже некогда. Правда, отвлекаясь на разные интересные вещи, я так и не навел порядок в кабинете. В каком-то смысле у меня «день сурка», потому что я каждый раз прихожу в неубранный офис. Похоже, самообман спроектировал хитроумный лабиринт, не давая мне осмелиться сделать собственный выбор.