Как мы меняемся (и десять причин, почему это так сложно) - [102]

«Смысл жизни придется придумывать самому», – писал Сартр[194]. Именно это он подразумевал под экзистенциальной свободой. В каком-то смысле он верил, что такой тип свободы находит выражение в любой ситуации. Сартр пишет: «Свобода – это то, что я сам сделал из того, что сделали из меня». Не знаю, согласитесь ли вы с этим философом, что наша способность придавать смысл дает определенную степень свободы в самых тяжелых ситуациях (читая воспоминания тех, кто подвергся длительному одиночному заключению, я сомневаюсь в этом). Но давайте проясним, что он не считал свободой: счастье, появившееся, как кролик из шляпы, исключительно благодаря позитивным мыслям; «американскую мечту» – тот, кто усердно трудится, обязательно достигнет своей цели; обещания специалистов по личностному росту, что можно получить все: абсолютное благополучие, ясное сознание, совершенную жизнь, полный контроль над своей судьбой.

Придать смысл ситуации, в которой находишься, – это еще далеко не «счастливый конец». Смысл – это… смысл. И надежда не сделает его более значимым, чем отчаяние.

Мир как лоскутное одеяло

Более двух десятилетий назад, будучи аспирантом Брандейского университета, я написал диссертацию о лоскутном одеяле в память о жертвах СПИДа[195]. В то время оно состояло более чем из 50 000 кусков размером с обычную простыню. Самая известная его демонстрация состоялась на Национальной аллее в столице, когда одеяло покрыло пространство от памятника Вашингтону до Капитолия. Каждый кусок лоскутного полотна – память о ком-то, кто умер от СПИДа, созданный его любимыми и друзьями. Это одеяло – и кладбище, и художественная галерея, и место поклонения, и флаг протеста – навсегда изменило мое отношение к миру. С тех пор я не могу рассматривать отдельные элементы в отрыве от глобальной картины и убежден, что картинка в микроскопе поможет лучше понять Вселенную и, наоборот, глобальные идеи помогут оценить личные усилия.

Многие куски лоскутного одеяла включают небольшие предметы, принадлежавшие покойному: плюшевый мишка, ключи, очки, любимая стопка, билеты в театр, фотографии. Это напоминание об истинном смысле жизни. Эти объекты воскрешают память об уникальности почившего индивида. Какие-то куски сделаны из одежды, которую носил умерший, или содержат цитату или стихотворение. Все части одеяла – свидетельство того, что Мартин Лютер Кинг называл «священностью человеческой личности»[196]. В глубоко личном есть что-то непорочное. Это противоядие от обесчеловечивания.

Куски лоскутного одеяла характеризуют личность больше, чем любая могильная плита. Одновременно это и произведения искусства. Но если вы отойдете подальше и посмотрите на них как на элементы одного целого, картина приобретает иной смысл. Это памятник общему опыту, попытка отпустить грехи целой группе людей. Вместо отдельного памятника каждому усопшему появилась торжественная церемония в память обо всех покойных, место всеобщего поклонения, где воздают дань тем, кому часто отказывали в священном праве перейти в загробный мир.

Отойдите еще дальше, поднимитесь на ступени мемориала Линкольна, взгляните на одеяло, и вы поймете еще кое-что: это политический посыл. Это массовое захоронение индивидов, священных по своей замысловатой уникальной природе. Вид Национальной аллеи напоминает битву при Геттисберге[197], и если бы не предрассудки, пренебрежение и ненависть, ее получилось бы предотвратить.

Это мощное политическое заявление было бы невозможно без затейливых стежков на каждом кусочке огромного одеяла. Начинаешь понимать, что мы не утратили способность выразить признательность и увековечить память о покойных. Напротив, мертвые обрели способность говорить. Одеяло взывает к нам их голосами. Уникальность каждого индивида, увековеченная в нем, благодаря связи с огромным целым ощущается более остро и отчетливо.

Я надеюсь, что, опираясь на свою социальную природу и учитывая силу политических ограничений, вы сможете взглянуть на преобразования как на такое лоскутное одеяло. Стоя вблизи, вы понимаете, что каждый из нас, желая измениться, должен осознать свое экзистенциальное одиночество и ответственность. А отойдя назад, осознаёте, что, чтобы взвалить на себя такой груз, необходимы взаимосвязи с окружающими. Отходите еще дальше – и видите, что наши попытки двигаться вперед часто заблокированы более масштабными явлениями.

Все эти разные точки зрения задействованы в нашем силовом поле. Одно не отрицает другого. На самом деле в сфере преобразований, где действует принцип «и… и», одна картина мира порождает другую.

Заключение

Если человек все время улыбается, возможно, он продает никудышный товар.

Джордж Карлин

Ух, ух, чую исполина дух

«Разбуди в себе исполина» – вероятно, самое известное изречение Тони Роббинса[198],[199]. Оно кратко резюмирует точку зрения, что внутри человека скрыты всемогущие способности изменить себя.

Эти заключенные в индивиде сверхвозможности означают, что ему не требуется помощь окружающих в процессе преобразований. Более того, другие люди вообще не нужны, поскольку вы, с известной долей смекалки и мужества, можете сами внедрить любые перемены. Это значит, что вы можете хотеть, но не испытываете потребности в любви или взаимоотношениях с другими – этом подарке эволюции, который лежит в основе сам