Как мой прадедушка на лыжах прибежал в Финляндию - [30]

— Гм… — сказал Беня. — С другой стороны, Гиммлер пришел, Гиммлер ушел, а с нами ничего не случилось.

— Это верно, — согласился отец.

Отец и Беня проговорили и час, и два, поиграли в карты, потягались, чья рука сильней, попили с женщинами чай, поцеловали их и детей, отправили детей спать, разгадали кроссворд, снова попили чаю, и все поджидали Ёрника Тартака с его драгоценной добычей.

— Ты заметил, что в здешних местах что-то развелось немцев больше, чем прежде?

— Трудно сказать, — отозвался Беня, но все же рассказал Арье о немецком офицере, которого повстречал на железнодорожной станции Сейняйоки. — Но мне это не показалось особенно тревожным, — добавил он. — Надо же им где-то быть.

— Не по соседству с нами, — сказал отец. — Пожалуй, разумнее всего было бы, если бы вы как можно скорее уехали в Швецию. Что ты на это скажешь?

И, не откладывая дело в долгий ящик, отец спросил у нашего хозяина рыбака Вильгельма Ку-ку, возьмется ли он доставить семью на лодке в Швецию, и тот ответил — да, если договоримся о цене…

— Я думаю, не стоит торопиться и бежать впереди паровоза, — сказал Беня.

— Так ведь иной раз только так и спасешься, — сказал отец.

— Многотерпеливый лучше, чем герой, и укрощающий нрав свой лучше, чем покоряющий города, говорит царь Соломон.

— Он много чего говорит, этот старый козел.

Беня подыскивал в уме еще какую-нибудь пословицу, но ничего подходящего не нашел. В конце концов, раз Арье так решил… Арье вовсе не глуп, хоть немножко с приветом.

— Я, во всяком случае, не поеду, — сказал Беня.

— Почему?

— Кто я такой в Швеции? Пусть едут женщины и дети, а я останусь здесь, обеспечу их отъезд. Здесь у меня есть оружие, если понадобится. А кто я такой в Швеции?

— Лучше бы уехать и тебе, отец, здесь ты ничего не сможешь сделать…

Но Беня уперся: никуда он не поедет. Он не любит морских переездов. Беня с отцом поспорили, и спорили до тех пор, пока не вернулся Ёрник Тартак.

— Безумец, кто пренебрегает отчим наказанием, а кто прислушивается к порицанию, тот может стать благоразумным, — сказал Ёрник Тартак, входя в комнату, — благоразумно-полоумным… Но говорят и так: наказанный, в строптивцах пребывающий, будет предан смерти, и никто ему не поможет… И еще: не дай Бог человеку повстречаться с медведем, у которого отняли детенышей…

— А, это ты пришел, Ёрник!

— Я принес вам выпивку и огурцов на закуску.

— Молодец! — довольный, сказал Беня.

— Мне всегда везет, — сказал Ёрник. — В малых делах мне всегда везет. Если б я довольствовался мелочевкой, я, наверное, был бы уже миллионером.

— И что, был бы счастливее?

— Я с детства хотел стать миллионером. Но слишком рано впутался во взрослые дела и вот теперь хожу в лохмотьях.

— Да ладно тебе! — сказал Беня. — Ты бы и миллионером ходил в лохмотьях.

— Я и миллионером ходил бы в лохмотьях, — подтвердил Ёрник.

— Но не потому, что ты скупердяй, — сказал Беня.

— Нет, я не скупердяй.

— Просто ты такой. Тебе все равно.

— Да, я такой, — скромно подтвердил Ёрник.

— Какое вино ты принес, Ёрник? — полюбопытствовал Арье.

— Я отдам вам, что принес, но только время ли сейчас пить?

— А почему нет? — удивился Арье.

— Расскажу вам кое-что, — сказал Ёрник, вытаскивая из сумки три бутылки. — Водка! Немецкая водка! — возвестил он, помахивая бутылкой. — Стаканы на стол, рассказываю, почему сейчас не время пить.

— Что ты узнал? — спросил Арье. — И от кого?

Беня принес три стакана и поставил их на стол.

Ёрник раскупорил первую бутылку.

— Не задавай вопросов. Ты же не спрашиваешь, где я купил эти бутылки? Пьешь, да и все… А ну, пропустим по маленькой.

— Но тут совсем другое дело, — сказал Арье. — Скажи, от кого ты узнал, и это прояснит полдела…

Ёрник единым духом осушил стакан и откашлялся.

— Немцы делают водку почти не хуже русских, — констатировал он.

— Это и есть твоя новость? — спросил Арье.

— Нет.

Ёрник Тартак снова наполнил и осушил стакан. Затем сказал:

— В Хельсинки прибыли части СС. Измотанные, потрепанные, состоящие из поляков, прибалтов, австрийцев, немцев и неизвестно из кого еще. Сейчас они маршируют по улицам Хельсинки. Завтра будут в Кеми… в Оулу… в Ваасе… Что вы на это скажете?

— Это может означать только одно, — после паузы сказал отец.

— По-моему, это может означать что угодно, — сказал Беня.

Однако отец, немного подумав, сказал:

— Как сказано в Библии: «И отправились из Ливны, и расположились станом в Риссе».

— В Риссе?

— Читай — в Швеции!

ЧТО МНЕ ХАНААН…

Отец сказал «уезжайте», и я понял, хотя и был маленький, почему мы приехали в такое место, в эту всеми забытую деревню викингов, от которой было рукой подать до Ботнического залива. Уезжать надо было — укладывать пожитки и бежать. Это я понимал и впоследствии сам удивлялся, как мог так легко понять. Понял, почему воспринимал почти как нечто само собой разумеющееся, что нам надо ссыпаться навалом в лодку и бежать в другую страну, почти такую же, как та, в которой я родился. Потому ли понял, что был ребенком, притом спокойным, покладистым, послушным ребенком, да к тому же послушным еврейским ребенком, чужим здесь, в этом захолустье Крайнего Севера страны? Понял бы это точно так же белокурый отпрыск викингов, товарищ моих детских игр? Поди знай, я не верю в зов крови.