Как мой прадедушка на лыжах прибежал в Финляндию - [22]
— Увидела немецкого солдата в измятом мундире, что ж еще, — сказала Вера, вставая. — Пошли дальше.
Пройдя еще несколько километров, они услышали стук колес.
— Смотри-ка, что там, — сказала Вера. — Лошадь с повозкой..
— Старик с бородой! И меховая шапка на голове, в этакую-то жарищу!
— Это раввин, — прошептала Вера, когда повозка поравнялась с ними и остановилась.
— Что с вами, барышни? Идете такие понурые, а солнце такое яркое, — сказал раввин, щурясь узкими раскосыми глазами.
— Да вот, нам надо попасть в Смоленск, да никак не попадем.
— Какие же у вас там дела? — спросил раввин. — Я был там на прошлой неделе и снова еду туда. Проведать своих прихожан, видите ли. Да вот нет их, прихожан-то. Все выехали из Смоленска, и никто не знает куда. В сущности, я даже обрадовался, когда обнаружил, что в городе никого больше нет. Я имею в виду, никого из наших. Только солдаты и дурные женщины. Да раненые хрипят.
— Раненые? — переспросила Вера. — Мы как раз идем забрать раненого. Вы, случаем, не бывали в госпитале Святой Анны?
— Как же, бывал, благословлял там умирающих солдат-евреев.
Вера насторожилась.
— А не видели там этакого малорослого, грустного солдатика? Трубача? — неуверенным голосом спросила она.
— Увы, не видел, — сказал раввин. — Во всяком случае, среди умирающих такого не было. Но трубу слышал. Кто-то играл на трубе траурный марш. Очень хорошо играл, с чувством. Но ему явно заткнули рот посреди игры, она прекратилась так внезапно.
— Это наверняка был он! — взволнованно воскликнула Вера, схватив Лену за руку. — Кто еще мог бы… Конечно, это был он, Беня!
— Да, наверняка это был ваш Беня, — воодушевился раввин. — Ишь как вы обрадовались! Залезайте в повозку, едем за ним в Смоленск!
Женщины устроились в повозке за спиной раввина, он причмокнул, и старая кляча взяла с места.
— Все верно, доченьки, воспрянем духом! Мудрый рабби Гилель сказал: умаляющий себя умалится. Почему? Спросите меня, и я отвечу: мне не вполне ясно, что он хотел сказать. Я думал об этом, и вот до чего додумался. Заповедь гласит: тот, кто умаляет себя, тот возвысится. Но из этого следует, что тот, кто умаляет себя, умаляет себя, с тем чтобы его возвысили, и таким образом возвышает себя. А кто возвышает себя, тот умалится. Таким образом, должно возвысить его!.. Нет, что я говорю? — поправился раввин. — Должно умалить его! Безусловно. Я так сказал? Тот, кто…
Раввин всю дорогу балаболил, и, когда достигли Смоленска, голос у него стал такой хриплый, что слов нельзя было разобрать. Он подъехал прямо к госпиталю Святой Анны…
Тринадцать пар кроватей выстроились по обе стороны прохода. Вера шла медленно. Она едва осмеливалась смотреть на раненых, которые замолкли и провожали ее взглядами. Койка номер 6… 8… 13… 5… 2… 27… справа 3… 9… 13…
«Что мне эти номера?.. — спрашивала она себя. — Они даже идут не по порядку…» Она не знала, на какой койке лежит Беня, если вообще лежит. И она не смела поднять глаз, чтобы обозреть палату.
Дойдя до двадцатой койки, она взглянула на лежащего на ней безбородого молодого казака и увидела у него на глазах слезы. Она оглянулась вокруг и увидела, что у всех солдат на глазах слезы и все солдаты смотрят на нее. Лишь один, не обращая на нее внимания, с мрачным видом курил папиросу, нарушая, конечно же, запрет. Это был Беня! Он сидел на корточках на самой дальней койке с правой стороны прохода и с вызывающим видом пускал в потолок клубы дыма.
— Беня! Ты живой! — крикнула Вера, подбежала и обвила рукой его шею.
— Черт возьми! — крикнул Беня. — Это ты? Ты? Как же ты сюда пробралась? Моя жена Вера? Это моя жена Вера из Финляндии, — объяснил он своим товарищам-соседям. — А я тебя принял за попадью! У тебя вся одежда в пыли. Где твои башмаки? У тебя нет другого платья? Не дави так… Ты что, не знаешь, что я ранен? Жена, тебе не рассказали?
Ее слезы загасили его папиросу. Герой ощутил комок в горле и глухо прошептал:
— Нем мих авек фун данет[8], единственная моя. Любимая моя жена! Ты рада? Забери ж меня отсюда.
2
ЗУБЫ
Во Вторую мировую, когда финны воевали с русскими, нашу семью эвакуировали на север. Всех моих, дедушку Беню и бабушку Веру. Мы оказались в маленькой деревушке где-то между Ваасой и Кокколой, населенной шведами. Я не понимал, почему нас вывезли именно туда, да и как мне было понять, я был тогда совсем маленький, всего несколько годков от роду. Это стало мне ясно лишь некоторое время спустя: деревня стояла на берегу моря, там ее невесть когда основали, там она и осталась стоять на морском берегу, забытая Богом и людьми.
Мы приехали туда летом. Дедушка, изумленный, озирался по сторонам и тянул носом морской воздух. Деревенские разглядывали нас из-за занавесок на окнах. Позже они осмелились показаться из своих домов, но обходили нас стороной, уклонялись от встреч и косились на нас. Но вот кто-то кашлянул. Двое стариков решились заговорить с Беней на своем причудливом наречии. Они недоверчиво ощупывали его куртку. Беня угостил их табачком, и вскоре старики поведали ему, что ведут свой род от викингов. Они повторяли это всякий раз при встрече с нами на деревенской улице, так что нам оставалось лишь поверить им. И мы поверили, что они ведут свой род от викингов.
Пристально вглядываясь в себя, в прошлое и настоящее своей семьи, Йонатан Лехави пытается понять причину выпавших на его долю тяжелых испытаний. Подающий надежды в ешиве, он, боясь груза ответственности, бросает обучение и стремится к тихой семейной жизни, хочет стать незаметным. Однако события развиваются помимо его воли, и раз за разом Йонатан оказывается перед новым выбором, пока жизнь, по сути, не возвращает его туда, откуда он когда-то ушел. «Необходимо быть в движении и всегда спрашивать себя, чего ищет душа, чего хочет время, чего хочет Всевышний», — сказал в одном из интервью Эльханан Нир.
Михаил Ганичев — имя новое в нашей литературе. Его судьба, отразившаяся в повести «Пробуждение», тесно связана с Череповецким металлургическим комбинатом, где он до сих пор работает начальником цеха. Боль за родную русскую землю, за нелегкую жизнь земляков — таков главный лейтмотив произведений писателя с Вологодчины.
Одна из лучших книг года по версии Time и The Washington Post.От автора международного бестселлера «Жена тигра».Пронзительный роман о Диком Западе конца XIX-го века и его призраках.В диких, засушливых землях Аризоны на пороге ХХ века сплетаются две необычных судьбы. Нора уже давно живет в пустыне с мужем и сыновьями и знает об этом суровом крае практически все. Она обладает недюжинной волей и энергией и испугать ее непросто. Однако по стечению обстоятельств она осталась в доме почти без воды с Тоби, ее младшим ребенком.
В сборник вошли рассказы разных лет и жанров. Одни проросли из воспоминаний и дневниковых записей. Другие — проявленные негативы под названием «Жизнь других». Третьи пришли из ниоткуда, прилетели и плюхнулись на листы, как вернувшиеся домой перелетные птицы. Часть рассказов — горькие таблетки, лучше, принимать по одной. Рассказы сборника, как страницы фотоальбома поведают о детстве, взрослении и дружбе, путешествиях и море, испытаниях и потерях. О вере, надежде и о любви во всех ее проявлениях.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Роман «Эсав» ведущего израильского прозаика Меира Шалева — это семейная сага, охватывающая период от конца Первой мировой войны и почти до наших времен. В центре событий — драматическая судьба двух братьев-близнецов, чья история во многом напоминает библейскую историю Якова и Эсава (в русском переводе Библии — Иакова и Исава). Роман увлекает поразительным сплавом серьезности и насмешливой игры, фантастики и реальности. Широкое эпическое дыхание и магическая атмосфера роднят его с книгами Маркеса, а ироничный интеллектуализм и изощренная сюжетная игра вызывают в памяти набоковский «Дар».
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.