Как квакеры спасали Россию - [38]

Выступление Грегори Уэлча было, пожалуй, первой критикой самой идеи сотрудничества квакеров с «товарищами». Всегда полные сострадания, говорящие правду в лицо и ожидающие правдивости от других, квакеры, незнакомые с особенностями большевистского менталитета, видели новые власти такими, какими им хотелось их видеть. Грегори Уэлч, бегло говоривший по-русски, проведший в России два года, переживший там революцию и Гражданскую войну, отлично понимал опасность принятия всего, что провозглашали большевики, за чистую монету. Он резонно опасался ловушки, в которую доверчивые квакеры могли легко попасть: большевики будут любезно улыбаться и принимать дары, при этом отказывая им в праве самостоятельно распределять гуманитарную помощь и устанавливать контакты с духовно близкими сектами и толстовцами.

Неудивительно, что, услышав такие речи Уэлча, английские квакеры приняли логичное, как им казалось, решение: прямо сказать русским, что они действуют исходя из христианских принципов, стремятся построить на земле всемирное царство справедливости, любви и братства, а потому протягивают руку попавшему в беду русскому народу. Английские квакеры решили передать через Уоттса советскому правительству «Заявление о намерениях» – послание с изложением их духовных целей и посмотреть, будут ли большевики по-прежнему принимать их помощь. Они решили, что, если так сделают, никто не сможет обвинить их в попытках ввести в заблуждение коммунистические власти.

Люси Биддл Льюис сдержанно отнеслась к этой идее и, поскольку текст должен был быть согласован и с американскими квакерами, предложила собранию написать Вилбуру Томасу в Филадельфию, при этом и сама тоже написала ему о своем осторожном отношении к плану англичан.

В Лондонском комитете составили черновик письма, которое начиналось с комплиментов и добрых слов в адрес Кремля:

Мы высоко ценим ту работу, которую, как сообщается, вы делаете для социального подъема русского народа, работу по защите матери и ребенка, по социальному обеспечению, народному образованию и т. д. Мы с удовольствием бы приняли участие и сотрудничали с вами в этих областях.

Затем квакеры честно излагали свои принципы и указывали цели, которые они преследовали:

Мы активно выступаем за преодоление расовых и классовых барьеров, стремясь сделать все для того, чтобы все человечество стало «Обществом Друзей».

Ссылаясь на свою историю, квакеры подчеркивали свое извечное диссидентство:

Порой мы действовали вопреки законам нашей страны, когда законодатели требовали от нас, чтобы мы нарушили свои принципы, а в особенности когда от нас требовали, чтобы мы лишали людей жизни в боевых действиях.

Подводя черту, квакеры честно спрашивали у большевиков:

…Мы желали бы узнать, что вы думаете о нас и нашем желании объединить наши усилия с русским народом. С учетом вышесказанного мы хотели бы обратиться к вам с просьбой позволить приехать в Россию представителям «Общества Друзей» с целью организации независимой работы по оказанию материальной помощи, а также для того, чтобы продвигать наши международные и духовные идеалы и жизненные принципы.

Черновик, кроме Филадельфии, был отправлен еще в Москву Артуру Уоттсу, чтобы узнать и его мнение. Реакция находившегося в Советской России Уоттса была эмоциональной. Черновик он назвал «эдаким ненавязчивым чтением лекции и объяснением наших „основных озабоченностей“». Он резонно раскритиковал текст в той части, где квакеры писали о классах: «Мне будет очень непросто убедить адресатов в целесообразности вашей „кампании по преодолению классовых барьеров“». При этом Уоттс справедливо упрекал лондонских авторов письма в лицемерии, напомнив им о том, что британские квакеры по-прежнему контролировали свои отрасли промышленности в Англии, а их английские рабочие – ничего не контролировали. Он писал: «Я выступаю категорически против того, чтобы мы прикидывались, что мы лучше, чем мы есть на самом деле».

Вместе с тем Уоттс осудил Лондонский комитет за его очевидную осторожность и опасения, что помощь квакеров будет истолковываться как выражение симпатии большевистской власти. Он заметил, что ему было трудно поверить в то, что квакеры воздержались бы от помощи русским детям из опасения, что где-то их не так поймут. И добавил: «Это уж совсем недостойное заявление с вашей стороны. Вы требовали от царских властей заявлений о том, что наша помощь не будет рассматриваться как указывающая на одобрение их целей и способов их достижения?» Он провел параллели с библейскими притчами, вопрошая, помышлял ли Христос о том, чтобы составить «Заявление о намерениях», прежде чем воскресить дочь центуриона, и отпустил саркастический комментарий, что, если бы добрый самаритянин для начала составил хорошо продуманный протокол о намерениях, «то мы, наверно, восхищались бы его „квакерской предусмотрительностью“, но это, пожалуй, исказило бы саму идею притчи».

В конце своего послания Уоттс взывает к гуманности:

Этой зимой от холода и голода в России будут страдать тысячи детишек. Вы можете помочь лишь немногим. Позволите ли вы этим немногим дрожать от холода, пока вы переживаете, правильно ли вас поняли?