Как кулаки и попы боролись с колхозом - [10]

Слушают все спокойно. Даже такие враги, как члены «синадриона», слушая, кряхтят, многозначительно кашляют, щурят лукавые бельма, кому-то кивают, но в разговор не пускаются. Но как только речь дошла до землеустройства колхоза, языки врагов развязались.

— Земли им. В отдельном куске… Так мы и знали — договоритесь до этого. Как же не дать им землицы… Дадим… Есть такая у нас… На болота. На выселку их, православные. Там им самое подходящее место.

— Этого сделать нельзя, колхозу земля должна быть отведена в одном месте и там, где это удобней, — говорил землемер.

— А болота кому?

— Болота у вас под покосом. Колхозу по числу едоков будет нарезана часть и в болотах.

— Ну, против болота мы не стоим. Нарезайте… Но в полях самоуправства вашего не допустим.

— Это не самоуправство, а производится согласно советских земельных законов, — заявил представитель от вика.

Принялись серьезно обсуждать, какие же именно ополицы и окрайки отдать колхозу. Оказалось, что если землю давать колхозу в одном куске на 108 едоков, то с какого негодного окрайка ни начинай, все же колхоз зацепит немало хорошей земли. А между прочим, все знали, что, если итти от села на все четыре стороны — к селу Рогачево и Телешово, к деревням Попихе и Новоселкам, — везде имеются ополицы и окрайки. Поэтому и решили: нарезать колхозу 4 участка.

Представитель от вика и землемер уверяли, что все эти рассуждения бесполезны, но против них снова решительно выступил Дубов.

— Как, бесполезны. Плохие вы власти, коли не знаете своих же советских законов. Уверяю вас, православные, — кричал Дубов. — Клянусь. Нет такого еще закона, чтобы лодыри, голь перекатная владели хорошей землей. Голову нам забивают. Опомнитесь. Поймите пока не поздно.

— Ну, а ты-то как думаешь?

— А вот как: в центру надо ехать — в Москву. Прошенье мирское составить и ехать. Только теперь же, немедленно.

— К архимандриту что ли надумал? — пошутил кто-то.

— Знаем, куда поехать. К Калинину, к Михаилу Иванычу — вот куда мы поедем. Сегодня на станцию, завтра в Москву, а послезавтра и решение вам доставим.

Сходка затихла. Противники землеустройства, колхоза шушукались, смотрели на Дубова, как на спасителя. Недоверчиво спрашивали:

— Ой ли, выйдет дело-то?

— Кого же поумнее направить с прошеньем-то?

— Его самого и просить.

— Правильно. Потрудись еще раз — век не забудем.

— За мир православный — куда угодно. И он вот, думаю, не откажется, — указывал Дубов на председателя церковного совета Смирнова. — Всегда служители для мира — так и будем служить.

— Спасибо. Путь вам дорога.

— А ведь по дорогам-то, православные, даром не возят. Пить, есть при том надо.

— Ишь ты ведь и в голову никому не пришло.

— Ну, кто, православные, с этим согласен, чтобы Дубова и Смирнова к Калинину на поклон… То, что кто может, гоните монету.

Набралось около половины села. И как не набраться. Ведь едет не кто-нибудь, а помощник церковного старосты Дубов и председатель церковного совета Смирнов, и к тому же к самому Калинину, Михайле Иванычу. Даже не верящим в это дело и то желательно испытать, что из этого выйдет. «Страсть какое дело — кину двугривенный, зато узнаю — чья правда».

Деньги собраны, подсчитали: 18 рублей.

— Хватит, — говорит Дубов. — Еще лишки останутся. Ну, может кому сунуть придется.

— Смотри Калинину не подсунь. Он те подсунет.

— Не промахнемся.

Я не буду рассказывать, чем окончилась сходка, где писалось прошение против колхоза, кто к прошению прикладывал руки. Дубов и Смирнов дело исполнили точно, в Москве побывали и через день вернулись обратно. К этому времени землемер уже наметил землю для колхоза.

Интересно было узнать, что же скажет на это Дубов. Но Дубов, вернувшись, не выходил из дома. На вопросы к приходящим его навестить махал рукой и молчал. Только и промолвил кое-кому из ближних:

— Всякая власть от бога — и здесь и там она одинакова.

Но чем же прижать колхоз. Терялись в догадках. Но вот вспомнили: как-то две крестьянских безземельных семьи из другой деревни просили ивановцев принять их в свое земельное общество. Тогда им наотрез отказали. Теперь же им предложили спешно подать заявление.

— Вы поймите, какое тут дело, — втихомолку поясняли враги колхоза, — они на нашей стороне будут, а им ведь десятин пять придется. Ну, а какие они крестьяне. Обязательно они землю бросят, и она достанется нам. А колхозу теперь из-за этого достанется меньше. Поняли?

Две чужих семьи были приняты. Колхозники не противились. Этим и закончилась борьба против землеустройства колхоза.

На долю колхоза нарезали 63 гектара полевой земли. Земля была нисколько не лучше, чем у других. В колхозный участок входили не только отдельные единоличные запущенные полосы, но и сплошные куски до двух гектаров. Кроме того этот участок пересекался широким оврагом, превращавшимся местами в болото. 10 гектаров оврага и затопляемых им низин были в покосе. В добавление к 73 гектарам в поле, колхозу было отведено 65 гектаров в болотах. Всего же ивановцы имели 205 гектаров болот.

На совместной работе

Пашут бывало ивановцы новые полосы, без умолку орут на истощавших за зиму лошадей, клянут один другого за попадавшие в новые полосы старые тяжелые межи и запущенную пустырную землю. А земля у ивановцев и без того тяжела — где ни копни — красная тяжелая глина. Не выдерживая тяжелой земли, рвутся хомуты и постромки. Порой задыхаются, обливаются потом и пахарь и лошадь. И никто не жалеет друг друга и не дивится на такую картину, каждому тяжело и каждому уже давно надоела и опротивела эта непосильная борьба человека с природой в одиночку.