Как карта ляжет - [35]

Рита и Влад приехали к матери на следующее утро. Сын вылетел первым же рейсом, Рита ждала его приезда, боясь одна ехать к маме.

– Мам, ты как? Скорую надо, врача, почему же ты не позвонила? – Рита плакала, держа женщину за руку.

– Мы тебя вылечим мам! Ты прости! – Влад нахмурил брови, глядя в пол. – Прости что … забыли … что ты одна.

Рута открыла мутные, покрасневшие глаза.

– Детки вы мои любимые, родные. Всё не так. Я не одна. Не одна.

Рита и Влад переглянулись, решая, что мать бредит.

– А …с кем, мам? – осторожно спросила Рита.

– С ней, – Рута кивнула на кресло.

Кресло было абсолютно пустым. Лишь зелёная обивка кое-где поистерлась, превратившись в уродливые серые пятна.

– Они меня не видят. Не старайся. – женщина в кресле в упор посмотрела на Руту, и та слабо подняла брови, не в силах задать вопрос. Тогда женщина усмехнулась. – Рано им ещё. Но думаю встретимся. Всё ведь возвращается…Да только, беседы я с ними вести не буду, как с тобой. К ним другой приду, совсем другой.

Женщина вздохнула.

– Я ж для всех кто? Обуза, страх, непонимание, боль наверно даже… И бегут от меня все, как от огня. Что угодно сделать готовы, лишь бы со мной один на один не остаться. Не выдерживают. Кто с ума сходит, кто пить начинает, подбирая под стать совершенно чужих людей, стараясь заполнить пустоту. Не принимают как есть. А ты вот приняла. Полюбила. Вот я твои дни и скрасила, как могла.

Рута кивнула, закрывая глаза. Сил не было.

Рита громко всхлипнула, выбегая из комнаты, чтобы принести сердечные капли.

Влад сосредоточенно набирал номер, пытаясь дозвонится в скорую. Женщина в кресле встала, и подошла к Руте, положив ей руку на лоб. Рука была холодной, но какой-то успокаивающей. Рута собрала остатки сил, и открыла глаза:

– Разве можно полюбить одиночество? – шёпотом спросила умирающая женщина.

– Можно, да больно сложно. Но ты справилась. – тихо ответила собеседница.

… Рита плакала, отвернувшись к окну кухни. Влад молча курил.

– Это мы виноваты. Мы! Надо было ездить, чаще звонить! И тогда… – Рита покосилась на дверь комнаты, где недавно скончалась мать.

– Что тогда? – зло рявкнул Влад. – Тогда она не померла бы от рака? Да что теперь гадать, кому что надо… она сама могла бы звонить чаще, попросить, если что надо…Мы тут причём! Она сама выбрала одиночество!

Рита промолчала, снова разрыдавшись.

А худая, длинноволосая женщина, ухмыльнулась, стоя у дверного косяка.

– Зато теперь Одиночество знает, кого выбрать следующим… – покачала она головой, и внимательно посмотрела на Влада.

Стивен

Ирина Ломакина

Англия, конец XIX века

Мне повезло родиться в небедной семье. Мой отец Эдвард Кларк был землевладельцем. Матушка Джейн Кларк, урождённая Тейлор, происходила из аристократической, но обедневшей семьи. Ей суждено было родить семерых детей, из которых двое умерли при рождении, ещё трое в младенчестве. Выжить было суждено только мне и моей сестре Энн, которая старше меня на два года.

У нас было счастливое детство. Любовь родителей, забота нянек, полный достаток, игрушки и путешествия. Если у меня когда-нибудь родятся дети, то я не мог бы пожелать им лучших условий, как те, что имел я в свои ранние годы. С пяти лет ко мне приставлен был месье Дюпон – француз, который учил меня языку своей страны, гимнастике и верховой езде. Английский, математику и манеры нам преподавала гувернантка сестры Мэри Смит. Она была из бедной семьи, но имела манеры и внешность настоящей леди. Мою сестру она обучала ещё и игре на клавикордах.

Проживание в сельской местности имело множество плюсов. Чудесный дом, сад с любимыми матушкой розами и гортензиями. Прекрасная природа, здоровое питание, много развлечений типа пряток, салочек и игры в ножички с другими детьми, рыбной ловли, купания в реке, плавания на лодке, общения с кошками и собаками.

Мне было восемь лет, когда моему счастью настал конец. Я люто завидовал своей сестре, которая оставалась на домашнем обучении. Так было принято в нашей среде. Мальчиков отправляли в закрытые школы. Там я жил и учился, приезжая домой только на каникулы. Поначалу, более старшие и сильные ученики пытались меня обижать. Но я с детства обладал изрядной смелостью, граничащей порою с безрассудством. Без страха отвечал я на подначивания, удары, щипки, даже один против троих. Дети часто бывают жестоки, но после пары месяцев, проведённых в драках и с синяками, меня стали уважать.

Задиристые мальчишки переключились на других новеньких, а среди остальных мне даже удалось найти товарищей.

Несмотря на то, что я скучал по дому, а за малейшее нарушение нас наказывали розгами, школа дала мне очень многое. Здесь давали очень приличные знания. Я очень увлёкся такими предметами, как естествознание, анатомия, химия.

Мне было шестнадцать, когда отец впервые заговорил со мною о будущем, о том, что я планирую делать в жизни. Он с воодушевлением водил меня по полям и фермам, пытаясь увлечь сельским хозяйством. Но уже тогда я твёрдо знал о своём предназначении, и сказал отцу, что планирую изучать медицину. Он посмотрел на меня с некоторой печалью, но вслух сказал о том, что я сделал достойный выбор. Я благодарен судьбе за то, что мне достался такой отец, который дал мне возможность самому выбрать жизненный путь. Он оплачивал все годы моего обучения в университете, всячески поддерживал и морально, и материально.