Как карта ляжет - [34]

– И не позвонят. Не вздыхай. Дела у них, детки, работа…

Рута обернулась на голос и улыбнулась.

– Знаю, а все ж таки надеюсь.

Она поставила пустую чашку на стол, и снова уставилась на древний, дисковый аппарат.

…Рута и Йозеф познакомились сразу после войны. Она – семнадцатилетняя девчонка, настолько тощая, что казалась прозрачной. Он только вернулся в родную деревню, после победы. Почти сорокалетний мужчина, с орденами на груди и тремя тяжкими ранениями. Они как-то сразу приросли друг к другу, прикипели. И несмотря на разницу в возрасте, через год сыграли свадьбу.

Жизнь была тяжёлая, нищая, но влюблённые не унывали. Работали в колхозе, поднимали хозяйство. А затем и дети пошли, Риточка и Владик. Уж как счастлива была Рута в материнстве, да в семье, словами не передать! Мало таких женщин бывает, чтоб все дела домашние, бытовые, тяжёлые да выматывающие, с такой радостью выполнять. Утром встанут ребятишки, бывало, а мать им уж и калачей напекла, и пирог с бузиной сделала, а ведь солнце только-только над горизонтом объятия раскрыло, ещё и день толком не начался.

Так и жили дети да Йозеф, любовью Рутиной обласканные, обстиранные да наглаженные, вниманием с избытком зацелованные. Да только по всему вышло, что счастье недолгим было. По осени заболел Йозеф. Сельский доктор только руками разводил, не мог распознать, что за хворь с мужиком приключилась. Все на ранения списывал, травки советовал. А только угас муж Руты за два месяца, почернел и высох.

Рута как мужа похоронила, так и сама будто высохла. Сильно по родному человеку убивалась, думала сама с тоски зачахнет, да дети не дали, отвлекли. Сначала Рита, характером совсем повредилась, всё мать винила в смерти папы, мол недоглядела. А затем и Владик с компанией дурной связался, самогон пить научился с ребятами, и это в четырнадцать-то лет!

Рута взяла себя в руки. Все время, что после колхоза оставалось, с детьми проводила, разговоры разговаривала. Объясняла, втолковывала. Баловала, как могла. Одной, да без мужа в те времена остаться, ой как тяжко, а Рута сдюжила. И хозяйство вела, и детей чем могла радовала. То из платья своего единственного, в котором замуж за Йозефа пошла, костюмчик Рите перешьет, на дискотеки с подружками бегать. То корову продаст, чтоб мотоцикл сыну купить. Уж больно просил.

А потом, деревню сносить задумали, и дали семье, за дом пятистенок, да участок с садом, квартиру двухкомнатную, в новом доме. Клетушку почти.

Руте тяжко было в бетонной каморке, после хозяйства своего, – зато дети рады. Город, возможности! По комнате разобрали, а матери на кухне раскладушку поставили. Так и жила. И все старалась по утрам вкусненьким всех побаловать, шила да вязала, заботилась, как и прежде о своих подросших детях. А потом Рита замуж выскочила, и к мужу на другой конец города жить перебралась, и Владик жену будущую встретил на отдыхе, так там у неё и остался. И Рута оказалась совсем одна в своей старой квартирке. Удивительно, какой маленькой, она казалась ей тогда, после деревенского дома, и какой огромной и пустой была теперь, когда дети разъехались.

Сначала Рита и Владик звонили матери, чтоб с внучатами приехала посидеть, «Мы в гости на выходные, посиди со спиногрызами, устали сил нет!». Просили деньжат подкинуть с пенсии. «У тебя ж отложено, мам!» А потом и вовсе перестали. Будто и нет матери. Нет, на дни рождения, конечно, созванивались, да и то, отделывались сухими фразами, и стремились поскорей попрощаться. А Рута потом ещё долго перебирала в памяти фрагменты коротких разговоров. Каким голосом говорили дети, что там на заднем плане в трубке слышно, смех детский, или звон бокалов и шум гостей…

– Ну возьми сама позвони. – сказала Руте женщина в соседнем кресле. Она была такая странная, будто неживая. Бледная и высохшая.

– Мешать буду. – покачала головой Рута. – Чего-то я им не додала… – сокрушается она.

– Или передала. – язвит собеседница. – Эгоистов вырастила. Всё им. Всё для них. Вот и результат. Что хотела, то и получила.

– Да разве ж можно любовью испортить?

– Можно, когда о себе забываешь. Детей ведь не только самой любить надо, ещё и их любви научить нужно.

Рута вздыхала, и вновь, и вновь рассказывала собеседнице свою жизнь. Эти разговоры, словно помогали Руте не чувствовать себя брошенной. Они возвращали её туда, в то время, в которым она была кому-то нужна. А потом Рута заболела. И было ясно, что ей осталось совсем немного.

– Позвони. Чего тянешь? – спрашивала женщина в кресле. – Неужели попрощаться не хочешь?

– А может так и лучше, – рассуждала Рута, с трудом садясь на диване, служившем ей постелью, чтобы попить воды. – Отойду тихо, никому мешать не стану, дверь вот только открыть надо…чтоб не ломали.

Женщина в кресле лишь качала головой, поджимая и без того тонкие губы. Телефонный звонок, прозвучал как колокол, в сонной тишине маленькой квартирки.

– Мам привет! Приезжай к нам, с девчонками посидишь, мы… – Ритин тонкий голосок звучал радостно и взволнованно.

– Прости моя хорошая, – Рута покачала головой, еле держа трубку, дрожащими руками. – Не смогу. Никак не смогу.