Как государство богатеет… Путеводитель по исторической социологии - [49]

Оптимальное сочетание достижений по отмеченным пунктам возникло в Западной Европе [Там же: 45]. Но как европейским странам удалось добиться успеха по всем трем позициям? Почему у других стран это плохо получилось? Фукуяма не тратит много бумаги и чернил на общие советы о сочетании хорошего с лучшим. Стараясь избежать как абстрактности экономических теорий, так и чрезмерной конкретики исторических исследований [Там же: 48], он разбирает опыт ключевых стран мира, сопоставляя их между собой и показывая, как за века и даже тысячелетия страны эти дошли до жизни такой: плохой или хорошей.

От Испании до Китая

В анализе длительного исторического пути состоит явное достоинство этих книг, хотя сам Фукуяма осознает, что, когда затрагиваешь огромный массив фактов, неизбежны частные ошибки и связанная с ними критика со стороны узких специалистов. Тем не менее историческая социология не может обойтись без такого подхода, поскольку запрос на анализ реальных причин успешной модернизации давно уже существует, а любые попытки размышлять о ней без фактов или без обобщений приводят к совершенно ошибочным, а иногда даже комичным результатам.

Вывод, к которому приходит Фукуяма, состоит в том, что конечный успех зависит от соотношения сил различных групп интересов, борющихся друг с другом на протяжении долгого времени.

Чудо современной либеральной демократии <…> могло возникнуть только в результате существования в обществе жесткого баланса сил между различными участниками политического процесса [Там же: 406].

А если некоторые элитные группы начинают слишком сильно влиять на власть, разрушая баланс, начинается упадок демократии [Фукуяма 2017: 546].

В Китае сильное государство вообще «не было скомпенсировано другими институционализированными центрами власти, которые могли бы обеспечить что-то подобное верховенству закона» [Фукуяма 2015: 133–134]. Отсюда возникло отставание в ту эпоху, когда Европа двинулась вперед. Но и в Европе все было непросто. Успех зависел еще и от того, как государство соблазняло «малых сих» своими благами, раскалывая возможные конструктивные коалиции. Например, в тех странах, где возник абсолютизм, влиятельные группы интересов соперничали между собой за возможность урвать частичку «разбрасываемых» правительством благ вместо того, чтобы совокупными усилиями сформировать механизм контроля за его действиями.

В Испании и Франции старая аристократия (дворянство шпаги) стремилась максимально сохранить свои позиции на местах, получая традиционную земельную ренту, а новая бюрократия (дворянство мантии) покупала у короля должности для того, чтобы получать с них административную ренту (по сути дела, взятки). Налоговое бремя падало на простых горожан и крестьян, что им, естественно, не нравилось. В конечном счете государство слабело, не имея возможности толком собрать достаточный объем денег на свои нужды. Так дело дошло до революций, разрушивших старый режим и создавших на его обломках новые условия для поиска компромисса различными группами [Там же: 420–464].

В Венгрии и Польше картина была прямо противоположной. Влиятельные группы еще в Средние века ослабили государство, не став ждать милостей от природы, а взяв их с земли самостоятельно. Короли испытывали трудности в фискальной сфере не столько из-за малой налогооблагаемой базы, сколько потому, что дворянские сеймы вообще не желали толком делиться с ними своими земельными доходами. Противопоставить дворянству буржуазию монархи в Восточной Европе не могли в связи со слабостью городов и отсутствием мощного бизнеса. В итоге им трудно было профинансировать наемные армии и создать эффективное войско, что для Венгрии закончилось в XVI веке поражением от турок, а для Польши – в XVIII столетии знаменитым разделом между Пруссией, Австрией и Россией [Там же: 465–480].

В самой же России государство по мощи приблизилось к китайскому [Там же: 483, 500], подмяв любое возможное сопротивление групп интересов и заставив работать их на себя вне зависимости от собственного желания. Это усиление государства сделало невозможным как следование закону, так и тем более формирование подотчетного правительства. Отсюда – известные нам печальные результаты.

Английский успех

Как же в таких условиях получить прекрасную Данию из перегрызшихся между собой кучек эгоистичных дворян, бюрократов, бюргеров и крестьян? Про саму Данию и других ее северных соседей Фукуяма написал мало, но английский пример разобрал подробно, считая (и справедливо) его образцом успеха модернизации. Здесь, правда, к осуществленному им анализу возникают серьезные вопросы.

В попытке объяснить, почему ко времени английской революции середины XVII века парламент смог объединить различные силы, твердо противостоящие королю, Фукуяма вдруг отошел от анализа групп интересов и стал говорить об идущем из глубины веков уважении европейцев к закону. Особенно в Англии, где традиционно сильна была система местного самоуправления, уважалась собственность, отсутствовали конфискации и доминировало общее право [Там же: 321–332, 348, 365–367, 414, 508–512, 523–524]. Фукуяма, конечно, прав в оценке большой роли права в давние времена, но, увы, истории известны многочисленные факты столь же бесцеремонного нарушения прав собственности в Англии, как и на континенте. Экспроприация имущества евреев в XIII веке, экспроприация собственности католической церкви в XVI столетии и многочисленные наезды власти на политических противников, которые в случае проигрыша лишались возможности себя защитить. Загадка модернизации как раз в том и состоит, что в определенный момент английские институты переменились, собственность стала вдруг почитаться, произошла промышленная революция и начался экономический рост, позволивший Великобритании обогнать континентальные страны.