Как государство богатеет… Путеводитель по исторической социологии - [47]

Понятно, что эта краткая схема представляет собой чрезвычайно сильное упрощение, но общую логику действий господствующего племени (народа, класса, социальной группы) она передает. В рамках этой логики под воздействием разных конкретно-исторических обстоятельств могло возникать множество вариантов государственного строительства, вплоть до призвания бандитов (варягов) самим населением с целью наведения порядка на Руси. При этом, как справедливо отметил Олсон,

предприниматели на ниве насилия не называли себя бандитами, а, напротив, давали себе и своим потомкам самые благородные титулы. Порой они даже утверждали, что правят на основании божественного права [Там же: 38].

Однако чем сложнее становилось государственное устройство, тем больше у несчастных стационарных бандитов (князей, царей, королей, императоров, президентов, премьер-министров, генеральных секретарей, дуче, каудильо и фюреров) становилось проблем. Не имея достаточной информации о жизни и доходах вверенного их заботам населения, они недобирали налогов, а при введении государственного регулирования экономики и систем социального страхования сильно переплачивали из бюджета разного рода лоббистским группам. Эти сплоченные коллективы могли, используя разные методы убеждения (вплоть до подкупа чиновников или воздействия на сознание избирателей с помощью массмедиа), выторговывать всякие льготы, а бремя издержек содержания себя любимых перекладывать на госбюджет и честного налогоплательщика. В общем, действовали эти группы почти по-бандитски, не давая высокопоставленному стационарному бандиту цивилизованно управлять своим государством.

Левая невидимая рука

В книге «Власть и процветание» Олсон сформулировал два тезиса, объясняющих при каких условиях стационарный бандит, превратившийся в цивилизованное правовое государство, может минимизировать указанные выше проблемы. Ему вновь необходимо осуществить институциональные преобразования, то есть скорректировать старые «правила игры». Во-первых, он должен защищать индивидуальные права своих граждан (в том числе право собственности), не наезжая на них и соблюдая требования закона. Во-вторых, он должен пресекать действия всяких прочих (помимо себя) хищников, которые хотели бы ради поживы наезжать на обывателей, – слабых, но эффективно трудящихся и создающих благодаря этому разнообразные блага. В том числе он должен пресекать и действия сильных лоббистских групп, грабящих население не напрямую, а через посредство госбюджета.

Получается, что этот стационарный бандит, действуя в собственных интересах, действует и в интересах общества тоже. Возникает механизм, напоминающий действие невидимой руки Адама Смита, и Олсон задается вопросом, не следует ли нам назвать эту своеобразную руку левой невидимой рукой? [Там же: 40]. При действии «правой» невидимой руки люди организуют эффективное рыночное хозяйство, ни о чем не договариваясь между собой. При действии «левой» невидимой руки возникает эффективное государственное управление, и опять же без всякой договоренности между разными группами интересов.

В принципе, выводы эти для нас сейчас более-менее очевидны. Но Олсон получает из них любопытные практические следствия, далеко не столь очевидные и весьма актуальные для сегодняшней России. Во-первых, он объясняет, почему у Китая получились такие хорошие реформы во времена Дэн Сяопина, тогда как в СССР при Горбачеве все пошло из рук вон плохо. Во-вторых, он объясняет, какие неприятные последствия получаются в том случае, когда нелиберальное государство слишком много власти и собственности подгребает под себя.

Обычно приходится слышать, что Китай процветает, поскольку проводил, мол, не шокотерапию, а постепенные преобразования, сохранил Коммунистическую партию и поддержал старые государственные предприятия, а также плановую систему, сочетающуюся с рынком. Большинство таких рассуждений находятся в интервале от спорных и недоказанных до откровенно нелепых. На самом деле интересен вопрос о том, почему при Дэн Сяопине китайское руководство не раскололось, не вступило во внутренний конфликт, не породило сильные консервативные группы и смогло проводить нужные стране реформы, несмотря на ужасающую бедность населения, которому тогда жилось намного хуже, чем нам в «лихие девяностые». Ведь важнейшей проблемой советской перестройки и последующих реформ была неспособность Горбачева и Ельцина удержаться от популизма, развалившего экономику.

В свете теории Олсона объяснение таково. В Китае 1970-х годов не было сильных лоббистских групп, которые могли бы противостоять реформаторскому руководству Дэн Сяопина, поскольку их уничтожил еще Мао Цзэдун в ходе так называемой культурной революции, направленной против разнообразных китайских элит (так называемых красных мандаринов). После нее пекинские руководители оказались так сильны, а общество так слабо, что вынуждено было послушно следовать за «генеральной линией партии» и тогда, когда эта линия была коммунистической, и тогда, когда она стала реформаторской. Отсутствием оппозиционных лоббистских групп Олсон объясняет также экономическое чудо в Германии и Японии после Второй мировой войны. Если в Китае возможных лоббистов уничтожил сам лидер страны, то в Германии и Японии сильные промышленные лоббисты, сотрудничавшие с милитаристскими режимами, стали жертвами военного поражения. При оккупационных властях они носа не смели высунуть, а не то чтобы требовать себе денег, льгот и курса на импортозамещение [Там же: 177–180].