Как Гитлер пришел в власти: Германский фашизм и монополии - [33]

Суд, обвинение и подсудимые (некоторые из них, например Людендорф, Пёнср, Фрик, украшенные орденами, продолжали оставаться на свободе) заранее договорились между собой насчет того, что именно о связях заговорщиков с местными правительственными и рейхсверовскими органами, об активности военизированных формирований и о других деликатных вещах может быть предано гласности, а что нет. Когда же тайные происки баварских правителей и правоэкстремистских организаций против республики утаить на судебных заседаниях не удавалось, публику (в том числе и наблюдателя из берлинского центра рейхсвера) просто-напросто удаляли из зала.

Антимилитаристский публицист Эрнст Юлиус Гумбель саркастически писал о процессе: самое интересное в нем — поменявшиеся роли. «Обвиняемые, — констатировал он, — стали руководителями судопроизводства. Они сами определяют, когда выдворить публику из зала. Через своих доверенных лиц они организовали выдачу входных билетов, чтобы их рассчитанная на привлечение избирателей[13] пропаганда получила нужный резонанс. Гитлер энергично подвергает свидетелей допросу, и публика награждает его громкими аплодисментами. Насколько уверенными чувствуют себя обвиняемые, видно из слов Кри-беля: «Я заслужил свои лавры заговорщика против государства еще во время капповского путча». А Пёнер даже издевательски заявил: «Если совершенное мною вы называете государственной изменой, то этим делом я занимаюсь уже пять лет»…Гитлер и его друзья с полным правом утверждали, что они лишь продолжали начатое Каром и Лоссовом… Так обвиняемые сделались обвинителями. Официальный Hie обвинитель стал их защитником» ‘.

Поскольку процесс был задуман в целях реабилитации нацизма, Гитлер, поднаторевший в ораторских приемах, стремился использовать его для саморекламы. Хорошо зная, что многие бывшие покровители уже списали его со счетов, Гитлер теперь не жалел сил, доказывая, что он отнюдь еще не конченый человек, а, напротив, завоевал себе право выступать в качестве лидера всего «отечественного движения». Судьи же так превосходно «подыгрывали» ему, что путч 8–9 ноября 1923 г., который прежде зачастую именовался путчем Гитлера — Людендорфа, после процесса стали называть просто гитлеровским.

В своем хвастливом последнем слове нацистский главарь не ограничился подробным изложением фашистской программы «безудержной политики силы» и «разгрома марксизма», а поставил вопрос: кто же призван осуществить эту программу? Он заявил, что все другие, кто стремился, как и он, к неприкрытой диктатуре, оказались слишком непоследовательными, слишком дряблыми, слишком трусливыми и только он один устремился на штурм республики. «Того, кто рожден быть диктатором, — выкрикнул он, указывая на себя, — того не отбросить назад, он не даст отбросить себя, он пробьется вперед!» Упрек в непоследовательности и трусости Гитлер адресовал также суду и прокуратуре: пусть те и квалифицировали породившую республику Ноябрьскую революцию как «преступление, равнозначное государственной измене», пусть и обличали парламентаризм за подрыв авторитета государства, они все же «запятнали себя» унизительными, с точки зрения нацистов, услугами республике и парламентаризму.

Дабы «отмыться» от подобных обвинений фашистского главаря, представители обвинения и судьи выразили свою полную симпатию к подсудимым. Произнесенная в обоснование приговора речь главного обвинителя читалась прямо как нацистская листовка, имеющая целью завербовать новых приспешников. Прокурор с одобрением перечислил программные цели фашистской партии и отметил «честное стремление» Гитлера «вновь пробудить в угнетенном и разоруженном народе веру в германское дело».

Несмотря на явные симпатии к нацистам, суд все же был вынужден констатировать несомненный факт государственной измены, но приговорил, главных обвиняемых — Гитлера, Крибеля, Пёнера и главаря «Оберланда» Фридриха Вебера — к смехотворно мягкому наказанию: шести месяцам заключения в крепости; к тому же приговор предусматривал условное освобождение по истечении определенного срока. Каждый знал, что к началу следующего года путчисты окажутся на свободе. Остальные обвиняемые были фактически, а Людендорф даже и формально оправданы.

Комфортабельное пребывание Гитлера в крепости Ландсберг-на-Лехе не имело ничего общего с тем, что обычно подразумевается под тюремным заключением. В качестве «камеры» ему предоставили со вкусом обставленные и устланные коврами апартаменты, где он поочередно принимал «для доклада» своих подручных. Хотя продолжительность посещений официально ограничивалась шестью часами в неделю, ему молчаливо позволяли принимать посетителей по шесть часов в день.

Так крепость превратилась для Гитлера в подобие клуба, в место инструктажа своих сообщников. Вместе с арестованными компаньонами и посетителями он направлялся в большой конференц-зал «тюрьмы» для трапезы. Там же регулярно устраивались «товарищеские вечера», на которых нацистский главарь в присутствии молчаливых надзирателей распространялся, как, став главой правительства, он истребит всех «ноябрьских преступников» и евреев. Со своими приближенными он обсуждал тактические вопросы восстановления запрещенной партии и отрядов своих громил, развертывания нацистской пропаганды, применения новых методов запугивания и насилия. На этих беседах присутствовал и директор тюрьмы, симпатизировавший нацистам. Это видно из той характеристики, которую он дал Гитлеру через пять месяцев заключения для досрочного освобождения; в ней благожелательно указывалось на якобы изменившуюся политическую тактику обер-нациста