Как Гитлер пришел в власти: Германский фашизм и монополии - [26]

Аналогичным образом вел себя Гитлер и по вопросу о Южном Тироле. До тех пор нацисты — в едином хоре со всеми другими реваншистами — безоговорочно требовали пересмотра всех границ, установленных по Версальскому миру в 1919 г. и, само собой разумеется, возврата отошедшего к Италии Южного Тироля, который был частично населен немцами и благодаря Бреннерскому перевалу через Альпы имел большое стратегическое значение. Но Гитлер сообразил, что ставшая фашистской Италия потребуется ему в качестве будущего союзника для осуществления куда более важных экспансионистских устремлений, а потому следует устранить возможные трения с нею. Словно позабыв, что еще недавно он патетически негодовал по поводу того «позора», которому «низшая итальянская раса» подвергает тирольских немцев, Гитлер теперь заявлял: «Болтовня о Южном Тироле, пустые протесты против [итальянских]… фашистов вредят только нам самим, ибо они разобщают нас с Италией. В политике нет сентиментов, в ней есть только холодный расчет… Отказом от Южного Тироля Германия приобрела бы согласие Италии на аншлюс Австрии и на введение вновь воинской повинности»²⁷.

Смена Гитлером курса в вопросе о Южном Тироле не в последнюю очередь была практическим доказательством того, что он в состоянии держать своих приверженцев в повиновении даже в том случае, если ранее провозглашенные им лозунги вдруг превратятся в свою полную противоположность. А это могло и должно было показать его собственную пригодность для крупной буржуазии, его способность в нужный момент отказаться от тех псевдосо-циалистических обещаний, которые нацисты давали массам. Для зтого и надобен был культ, преднамеренно создававшийся вокруг его личности. Этот культ выражался формулой «Фюрер всегда прав» и позже достиг своей кульминации в пресловутом девизе: «Фюрер приказал — мы повинуемся!»

Весна 1923 г. была отмечена тяжелыми кризисными явлениями. Инфляция приняла невиданные в мировой истории размеры, борьба за Рур обострилась, все чаще возникали забастовки, голодные и антивоенные демонстрации, усиливалось стремление рабочих к единству действий, «пролетарские сотни» набирали боевую силу, требования КПГ о создании рабочего правительства находили все больший отклик. Различные контрреволюционные группы готовились ко «дню X», чтобы разгромить рабочее движение и установить режим военной диктатуры.

В этой ситуации Гитлер и его сообщники вновь и вновь пытались прощупать, не согласятся ли непосредственно связанные с ними представители правящего класса — генерал Лоссов, действующий из-за кулис Кар, начальник баварской полиции полковник Ганс Риттер фон Зайссер и такие могущественные персоны, как рурский промышленник Стиннес, лидер «пангерманцев» Класс, командующий рейхсвером генерал фон Сект, — в случае провозглашенного правыми организациями «похода на Берлин» предоставить нацистам за их услуги по усмирению народных масс положенную долю власти. Но добиться ясного ответа от всех этих господ, которые, разумеется, преследовали и свои личные цели (а некоторые имели в соответствии с интересами различных групп финансового капитала собственные взгляды насчет распределения власти), они не смогли.

Гитлеру стало известно об одном разговоре Секта с Людендорфом. Глава рейхсвера, хотя и обещал «герою» мировой войны передать ему командование «новой германской армией», тем не менее заявил: сделать это он сможет только в том случае, если смена власти произойдет «легально»"'. 10 марта Сект (в присутствии Лоссова) встретился с Гитлером л снова настаивал на том, что при любой смене правительственной системы должна быть обеспечена «легальность». Ответа на вопрос, что именно следовало понимать под этим магическим словом, нацистский главарь (во время беседы он несколько раз вскакивал, метался туда-сюда, выкрикивал угрозы по адресу берлинского правительства) добиться от славившегося своей неприступностью генерала так и не смог; тот своим молчанием на сей счет оставлял открытой любую возможность толкования.

Во время этого и других зондажей выявился главный мотив сдержанности Секта и других реакционеров — страх перед единым отпором путчистам со стороны рабочего класса, и прежде всего боязнь перерастания таких акций во всеобщее антиимпериалистическое народное восстание. На этот главный мотив весьма четко указывалось в ретроспективной общей оценке событий 1923 г. тайным генеральным штабом. Насчет пути «к оздоровлению [и] к созданию чисто национального правительства» в этом документе говорилось следующее: «Надо отдавать себе полную ясность в том, что имеется только два вида [действий]»; один из них состоит в том, что «будет применена грубая сила и осуществлен полный внутренний переворот в Германии (путч). Такое применение даст лишь моментальный успех, но не сможет принести окончательного оздоровления. За путчем справа последует путч слева и т. д.».

Дабы вынудить все соперничающие друг с другом консервативные силы поддержать фашистский насильственный акт, нацисты выработали такую модель путча, которая в последующие 10 лет неоднократно фигурировала в их расчетах и в конце концов в модифицированной форме была осуществлена ими в виде поджога рейхстага 27 февраля 1933 г. Они замышляли государственный переворот, который должен был выдаваться за «оборону от Коммуны», за контрудар, призванный сорвать якобы готовящуюся пролетарскую революцию.