Как если бы я спятил - [3]

4

Польский художник Роман Опалка, живший где-то во Франции, попытался нарушить одно из последних табу человечества. Сорок пять лет он рисовал время. Он пришел к этой невероятной идее, когда молодым человеком почти три часа прождал свою будущую жену.

Эти три часа заставили его задаться справедливым вопросом, почему человечество испокон веков пляшет под дудку времени. Власть, любовь, деньги, секс и прочие популярные темы в искусстве уже давно разобрали по косточкам, дав им определения, абстрагировали, вывели из запретной зоны и акцентировали. Время же до сих пор оставалось неприкосновенным.

Вскоре он арендовал огромный склад, купил самые большие холсты, какие только смог найти, и приступил к работе. Он окрашивал холсты в черный цвет и каждую секунду, не затраченную на насущные жизненные потребности (еду, питье, сон, любовь, отправление естественных нужд), посвящал изображению порядковых чисел. Бесконечные белые цифры на черном фоне.

На каждом новом холсте он подмешивал к фону немного белил. Чем больше истекало времени, тем светлее становился фон. Роман подсчитал, что, достигнув числа 7777777, он будет рисовать белой краской на абсолютно белом фоне. Тогда его проект можно будет считать завершенным. Время будет побеждено. Он укротит время и прославится на весь мир.

5607249 стало последним написанным им числом. Когда он умер, ему было восемьдесят лет. Почти никто не знал о его существовании и о его кропотливом труде. Ему были чужды стремления к славе и величию, столь типичные для художников. Смысл его жизни составляло лишь творчество, которое, возможно, так и не будет понято до конца. Он был величайшим творением сам по себе. Уставленный полотнами сарай представлял меньшую ценность, чем его физическая работа. Он освободился от времени. Или же стал его орудием?

5

Незадолго до обеда мы заканчиваем приводить в порядок лужайку. И даже ухитряемся посадить в восьмерку Метье пару тюльпанных луковиц. Результат коллективной работы и приятный подарок к весне от нашей группы. Мы заслужили наши бутерброды.

Обеды в «Радуге» не фонтан. Несвежий белый хлеб с джемом или арахисовым маслом. Если проявить немного изобретательности (чем меня иногда попрекают), то можно намазать хлеб и джемом, и арахисовым маслом. Но дальше уже не разбежишься.

Дневная смена заканчивается в половине пятого. После чего нам предоставлен получасовой перерыв, который мы, как правило, тратим на то, что боремся за право выбора телеканала. До самого просмотра передач при этом дело никогда не доходит. Поэтому мы садимся играть. В настольные игры, вечно недоукомплектованные, в разваливающихся картонных коробках, перевязанных резинками. Гостиная нашей группы похожа на сбывшуюся детскую мечту. С красочными игрушками в каждом углу. Не у многих групп есть такое большое раздвижное окно с видом на сад. Летом мы наслаждаемся солнышком на нашей террасе.

У окна стоит стол, за которым я сам с собой играю в «дженгу». Довольно безотрадно, поскольку ты можешь выиграть, только если проиграешь. Но надо как-то убить время перед началом групповой терапии. В некотором смысле «дженга» — та же групповая терапия. Ты вынимаешь кубики из основания башни до тех пор, пока не останется ни одного и башня не рухнет. Если ты психически сломлен, психиатр, наблюдавший за этим процессом, соберет то, что от тебя осталось, сложит в коробочку и упрячет в ящик до следующего раза.

6

Во время терапии нашу группу делят пополам. Сегодня мы на сеансе впятером, потому что Метье «в силу обстоятельств» присутствовать не может. Нашего психиатра зовут Патрик. Ему, в его тридцать два года, явно недостает опыта для работы в обычной больнице — поэтому-то его и направили к нам. Почти на каждом сеансе Патрик умудряется как-то да напортачить. Честное слово. Напрочь лишенный способностей ориентироваться в ситуации, он, подобно Маттяйсу ван Ниукерку[4], врезается в наши жизни с тактом грузчика из роттердамского порта. Поскольку каждый его вопрос провоцирует нездоровые реакции, представляя таким образом потенциальную угрозу для жизни в группе психопатов, мы называем его «доктор-неумейка» из детской настольной игры «Операция: скорая помощь». Разумеется, только тогда, когда он не слышит или смотрит в нашу сторону (то есть практически постоянно).

Каждая психиатрическая больница специализированного типа с интенсивным наблюдением (а их в Голландии девять) проповедует свою систему лечения. Тон задает главный психиатр. В нашей больнице решено работать по так называемой методике конфронтации с преступлением. Ключевую роль в этом процессе играет жизнь отдельно взятого пациента во время совершения им правонарушения. Только после того как он проанализирует каждый аспект своей жизни на момент содеянного, его можно будет подвергнуть лечению.

Сначала мы, конечно, должны дать выход своим чувствам и поговорить о Метье.

— У Метье все в порядке. Она лежит в больнице в Бейфервяйке и, скорее всего, уже через несколько недель снова будет с нами, — успокаивает нас доктор-неумейка.

А потом чешет напролом:

— А как вы восприняли случившееся?

Недолго думая я принимаю решение просто-напросто его не слушать. Иногда я так поступаю. Посылаю всех к черту и начинаю напряженно глядеть в окно. Втягиваю голову в панцирь, как черепаха. Время от времени я осознанно страдаю некой формой социальной нарколепсии. Если ко мне обращаются, я отвечаю заученной фразой: «Да, я как раз об этом размышляю, да».