Как дела, молодой человек? - [2]

— Вот тебе раз! Ну прощай, моя радость! Ты не выключила газ!

— Я ведь тоже имею привычку умываться! — огрызнулся я. Родитель пронзил меня взглядом, безнадежно махнул рукой и ушел.

Мама открыла дверь в ванную, чтобы со мной попрощаться. Я склонился пониже над раковиной, но она подошла вплотную.

— Часов в двенадцать я тебе позвоню,— предупредила она. Не стоит об этом говорить, но я знаю, в чем дело: она боится, что меня украдут.

— Я иду в бассейн,— процедил я сквозь зубную щетку.

— Тогда в одиннадцать,— сказала она и начинила меня десятком наставлений: не выходить с мокрыми волосами, не драться в школе, счет за газ на столе и...

Кати тоже собиралась уйти, но совесть у нее, наверное, была нечиста: то ли стыдно, что так противно визжала, то ли просто подлизывалась к маме.

— Я вернусь часов в десять, помогу стирать пыль,— предложила она, остановившись в дверях ванной.

— Обойдусь без тебя! Будешь потом ныть.

Ну и штучка моя сестрица! Спокойнейшим образом при мне одевается, раздевается, словом, показывает себя без зазрения совести, а при папе корчит скромницу. И не боится, что я ему расскажу! Я не рассказываю, молчу. А почему — сам не пойму...

Кати, видите ли, взрослая девица и спит теперь в отдельной комнате; я в своей клетке остался один. Тем лучше. По крайней мере, никто в мои дела не суется. «Как дела, молодой человек?» — излюбленный папин вопрос. Молодой человек! Это я-то?

Сегодня урок классного руководителя. Не мешало бы что-нибудь написать. Задан автопортрет — превеселая шутка: выворачивать себя наизнанку при посторонних! Ладно бы один Фараон прочитал...

Посмотрел на себя в зеркало — дохленький тип, а ведь после Жолдоша я самый сильный в классе. Только Петеру Чабаи немножко завидую: повезло человеку с физиономией. Совершенно актерская и с горящими черными глазами; подожмет чуть презрительно губы — и прямо вылитый Жан Габен. Я же до тошноты зауряден: бледный, голубоглазый, неприметный. Что делать — ничем ведь не поможешь...

Я стал с остервенением грызть карандаш, но глаз не сводил с галереи напротив: приковыляла откуда-то такса, задрала со скучающим видом лапу, полила пеларгонию и засеменила прочь. Прошел почтальон... Потом какая-то уродина с овечьей башкой, в декольтированном платье. Тетушка Чех притащила стул, уселась, запрокинула лицо — пожелтелый бумажный комок,— зябко поежилась и уползла восвояси.

...Ага, вот и Агнеш — помчалась в бассейн. Если поторопиться, можно бы, пожалуй, догнать... Груди у нее задорно плясали, а глаза, будто живчики, так и бегали, выискивая, кто на нее глазеет.

Ладно, хватит с меня всякой дряни. Отправляюсь в бассейн.

Но... Фараон полезет в бутылку. Надо хоть что-нибудь написать.

Нацарапав несколько фраз, я испытал необычайное облегчение: вот ведь, тружусь как порядочный... Но в тетради лежал листок — бумага для рисования. Находка, конечно, обязывала рисовать. Сперва обозначилась талия, изящно очерченный пупок, потом ноги — правда, несколько мощные — и наконец, легкий набросок груди. Похоже! Кажется, я сегодня не в форме, уроки совсем не клеятся.

■

Тренер меня похвалил и побранил — одновременно. Они это любят — чтобы плюс и минус уравнивались.

— Время неплохое, но на повороте ты «тонешь»,— сказал он.— После отдыха отработаешь поворот.

Чабаи тренировку закончил, присел на тумбу, а Жолдош приподнял всклокоченную голову — он ходит в бассейн не тренироваться, а забавляться. Чабаи принялся его подзуживать: стоит тебе в воду войти, и начнется прилив.

— А у тебя башка лопнет,— равнодушно обронил Жолдош.

Но тут мне стало совсем не до них — в стеклянных дверях показалась Агнеш. Я внезапно озяб и влез в купальный халат. Она зашла в душ, потом бегом понеслась в бассейн, и груди ее отплясывали дикарский танец. Я смотрел, совершенно обалдев, будто хлопнули меня пыльным мешком по голове, и очнулся только от голоса Чабаи.

— Фото готово? — спросил он.

— Какое фото? — что-то заподозрив, встрепенулся Жолдош.

— Какое? Твой автопортрет! Бычья шея, слоновье брюхо!

Повертев башкой, Жолдош приступил к допросу.

— Хомлок! Ты сделал?

— И не подумал. Просто нацарапал несколько фраз.

Но они уже забыли про автопортрет — в нескольких шагах от нас появилась волнующая фигура Агнеш; купальный костюм из двух деталей ничего не скрывал, скорее, наоборот, выставлял напоказ все ее тело — глазейте все, сколько влезет. Она шла, осторожно ступая и похлопывая себя по сильным, мускулистым ляжкам.

У ребят перехватило дыхание, но они быстро пришли в себя.

— Ну и одежка, как транзитный билетик! — прогнусавил Жолдош.

Чабаи нервно хохотнул.

— И дырка пробита?

Агнеш метнула взгляд в нашу сторону и сразу же отвернулась; меня она, к счастью, не заметила. Ярость сжала мне горло.

— Эй, заткнитесь! Неужто нет у вас ни капельки такта? Эту девчонку я знаю,— с трудом выдавил я.

— Мы все ее знаем! — заорал Чабаи.— Еще по детскому саду.

— Заткнись! Мы в самом деле вместе ходили...

— Отличная баба. Только чуть вперекос,— коварно заметил Чабаи.

— Вперекос? — тупо вытаращил глаза Жолдош.

— Да не здесь, а здесь,— оттопырив большие пальцы, Чабаи очертил пышные груди Агнеш. Жолдош восхищенно загоготал.