Как читать романы как профессор. Изящное исследование самой популярной литературной формы - [23]

Как это ни странно, повествование от первого лица – лучший способ обращения с, возможно, душевнобольным человеком. Иногда герой, ведущий рассказ, не знает, что на самом деле происходит, более того, – не знает, что он этого не знает. Бывает, о реальности мы вообще не можем судить. Таков «Бледный огонь» Набокова, о котором мы можем с уверенностью сказать только, что реальность в нем совсем не такова, какой представляется повествователю, Чарльзу Кинботу. Единственные «факты», в которых мы можем быть относительно уверены, – это одноименная с романом 999-строчная поэма и убийство ее автора, Джона Шейда. Кинбот, назначив самого себя редактором и комментатором поэмы, подавляющую часть повествования в романе отводит под предисловие, комментарий и указатель. Все просто прекрасно, вот только критический «аппарат» не имеет никакого отношения ни к самой поэме, ни к ее создателю. Кинбот или на самом деле является, или искренне верит в то, что он низложенный король – Карл-Ксаверий Всеслав, Карл II или Карл Возлюбленный – некоего маленького североевропейского государства Зембля, за которым охотится убийца Градус. И хотя в поэме Шейда Зембля, Кинбот, Карл Возлюбленный и Градус даже не упоминаются, почти все комментарии и толкования Кинбота придумывают связи с его историей. Он верит, например, что убийца Шейда, Джек Грей, и есть Градус, и убил он Шейда, намереваясь покончить с Кинботом. И это притом что Грей бежит из сумасшедшего дома, куда он попадает по приговору судьи Гольдсворта, дом которого снимает Кинбот и который внешне напоминает жертву. Такие мелочи не могут остановить пытливый ум Кинбота, и он вкладывает все силы в свои безумные розыски. Запутались? Еще бы. Роман не дает отгадок на свои загадки, поэтому Кинбот может быть и прав, как бы маловероятно это ни казалось; душевнобольной и придумывающий весь рассказ; второе «я» непростого российского коллеги Шейда, профессора В. Боткина; литературный прием, выдуманный Шейдом, который сумел подделать свою собственную смерть и, как оберткой, окружил свою поэму рассказом. Эту последнюю теорию еще много лет после публикации романа развивали читатели и критики. Смысл повествования от первого лица в данном случае тот, что «я», свободно перемещаясь, уменьшает определенность или объективность. Даже если Кинбот передает все очень точно, он ставит себя в центр вселенной, а это признак некоторого душевного расстройства; мегаломания всегда нервирует.

А бывает, что вы все понимаете сразу. Может быть. В конце концов. Так, в «Третьем полицейском» Флэнна О’Брайена плохой человек встречается с плохой судьбой и не знает об этом. Безымянный повествователь, горячий поклонник чокнутого ученого-философа по имени де Селби оказывается соучастником в убийстве и грабеже. Когда по приказанию своего напарника он отправляется за деньгами, происходит что-то не то, и он оказывается в сюрреалистической параллельной вселенной, внешне очень похожей на Ирландию, только со своими собственными законами и логикой. Встречающиеся ему полицейские (а встречает он почти одних только полицейских) придерживаются самых завиральных теорий о жизни, физике и велосипедах, и почти не способны решить конкретно его проблему. Он как будто говорит на разных языках с обитателями этого знакомого-незнакомого мира. Правда выясняется, только когда уже почти в конце романа он приходит к соучастнику, Джону Дивни, теперь хорошо устроившемуся в жизни. Дивни, крича, что повествователь должен был умереть, потому что в черном ящике лежали не ворованные деньги, а бомба, погибает на месте от сердечного приступа, а потом вместе с рассказчиком идет дальше по сущему аду, хотя в нем и не пахнет серой. Повествователь совершенно не помнит, что было раньше, но понятно, что он обречен бесконечно это повторять. По причинам логическим и, конечно, теологическим повествователь не осознает, где находится. Если теперь он даже не знает собственного имени, как же он поймет устройство своего нового дома?

Подведем итог: если вы желаете иметь дело с непростым миром реальности, правды, восприятия и иллюзии, пусть вашу историю рассказывает герой. Вы скажете: а разве это не так во всех романах мира? По-моему, нет. Правда, вполне достаточно таких, которые дадут вам общее представление о героях-повествователях и фортелях, которые они могут выкидывать. Что у них общего? В каждом отдельном случае внутренняя драма ситуации уравновешивается внешним взглядом на нее.

Ах да, юрист… Что он там шевелил губами?

5 Голос тихий и спокойный (или громкий, отрывистый)

Повествователи точно кошки. Они могут говорить о других, но мир вращается почти исключительно вокруг них. Даже всезнайки оказываются самодовольными любителями самих себя, хоть и предстают вроде бы бесстрастными наблюдателями. Точка зрения сводится к тому, какая именно кошка рассказывает историю и смотрит ли при этом она на мир с вершины горы или с ее подножия. Голос указывает нам, что это за кошка. Мы можем судить о ней по выбору и порядку слов, по проглоченным окончаниям и языку, более или менее отдаленному от «королевского» английского.