Но главное, чтоб не забыть, о чем я. Вот! Я сейчас пахну тем же, чем она! Через траву и ветер, через сырой камень вдоль кустов, и через чих-чих машин, мы с ней пахнем одинаковым «будто я джеком».
…
Из черного воздуха в воздух светлый выступили трое. И она остановилась, очарованная тем, как и что нарисовал свет, сгущенный окружающей его вечерней тенью. Широкоплечая мужская фигура, тонкий женский силуэт в пузыре дутой короткой куртки. И между ними — огромным пятном, галактикой шелковой темноты, уложенной крупными мягкими прядями — могучий черный ньюф. Шел, царственно ставя лапы, как плыл грозовым облаком, такой большой, такой блестящий. Такой — огромно великолепный. Мужчина положил руку на загривок пса. И тот сел, облаком темноты перетекая вниз, задрал прекрасную морду к обожаемому лицу. Это было как… Она задумалась, подбирая сравнение. Как если бы стала лохматой и черной египетская пирамида, смотрела бы вверх, на зов великого хозяина Ра, света ее янтарных очей.
— Пойдем, Антарес, — мелодично сказала красивая стройная хозяйка, а мужчина потрепал шерсть, подтверждая.
Антарес поднялся, плавно, как грозовой фронт, встряхнулся, и…
…
И переводя взгляд, она наткнулась на другой. Черный пес сидел впереди, терпеливо ждал, когда насмотрится на великолепие огромного Антареса. Сразу стало видно — нескладный дворняга, с длинной мордой и пятнистыми лапами. Сказал взглядом:
— Ну, пойдем, что ли?
Сбоку удалялся царственный ньюф, шел, плавно ставя лапы, одну за другой, мягко и сильно. Качался роскошный хвост в прядях черного шелка.
— Пойдем, Джек, — она кивнула, улыбнулась, поправляя рюкзак.
И дальше снова шли вместе. Почти до самого ее дома, где в желтом кухонном окне сидели две кошки. На повороте пес оглянулся, не торопясь перебежал дорогу, туда, куда она идти не собиралась. Исчез в темноте, ртутно мерцающей лужами.
В темном подъезде, вынимая ключи, она подумала, если есть мириады реальностей, то есть среди них и те, в которых нет дома у морской воды, а есть тощий голодный пес, в которого мальчишки швыряют камни, а еще есть та, где ее кошки бродят по улице, дерутся на помойке, и еще всякое такое, совсем печальное, в сто, в тысячи раз более несправедливое, чем этот вечер и эта прогулка к ветру и травам. С полным достоинства Джеком, который посчитал правильным проводить ее домой, хотя ведь не угостила ничем.
Открыла двери в теплую квартиру, нагнулась, погладить встречающих котов, снимая куртку, заговорила с мамой. Про ужин и — «когда твой придет, хорошо бы не поздно».
Подумала, разуваясь, «пусть будет эта».
