Каин и Авель в 1936-1939 годы - [2]

Испанская буржуазия так и не решилась, вплоть до совсем недавних пор, выступить против феодального наследия системы латифундизма (частные охотничьи угодья, необрабатываемые земли, питомники по разведению быков для корриды) и по сей день все еще не достигла нормального уровня развития — потому что к тому времени, когда она осознала себя как класс (на сто лет позже французской буржуазии), уже произошло и пробуждение пролетариата. Лишенная таким образом народной поддержки, обусловившей великие завоевания европейской буржуазии, она предпочла заключить союз с феодальными структурами, сопротивляющимися этим завоеваниям. Испанская история последних ста лет представляет собой непрерывное столкновение противоположных интересов латифундистов, мадридской бюрократии и администрации, с одной стороны, и «передовой» буржуазии Каталонии и Страны Басков — с другой. Последняя, изначально враждебная по отношению к анахронической нейтралистской феодальной системе, в конечном счете все же сумела найти с ней общий язык и разработала положения взаимовыгодного соглашения. В годы Второй республики, ставшей жертвой указанных противоречий, промышленная буржуазия отстаивала необходимость демократических преобразований в Каталонии и баскских провинциях, но продолжала держать крестьянское население отсталых районов в условиях социального гнета. Защищая культурную свободу каталонцев и басков, она попирала человеческое достоинство крестьянских масс Андалусии, Кастилии и Эстремадуры.

В 1936 году победа Народного фронта на выборах и резкое пробуждение политического сознания промышленного пролетариата и безземельного крестьянства толкнули буржуазию — как и в 1917, и в 1923 году — в объятия армии. Даже в Каталонии и в Стране Басков классовые интересы берут верх над национальными чувствами. Промышленная буржуазия оказалась перед той же дилеммой, которую еще в 1874 году сформулировал перед революционными кортесами католический мыслитель Доносо Кортес: «Вопрос, как я уже сказал, состоит вовсе не в выборе между свободой и диктатурой; если бы выбирать пришлось между свободой и диктатурой, я голосовал бы за свободу. Но вопрос стоит иначе: необходимо сделать выбор между диктатурой восставших и правительственной диктатурой, и я лично выбираю правительственную, как менее оскорбительную и позорящую, Необходимо сделать выбор между диктатурой, идущей снизу, и диктатурой, идущей сверху; я выбираю ту, что сверху, как происходящую из более чистых и безоблачных сфер. Необходимо сделать выбор, наконец, между диктатурой кинжала и диктатурой сабли, и я выбираю диктатуру сабли, ибо она благороднее… Вы, сеньоры, проголосуете, как всегда, за более народное; мы же, как всегда, проголосуем за более здравое». Нужно только уточнить, что в 1936 году «восстание» пришло не снизу, а сверху: мобилизация народных сил в стране была только ответом на вооруженный мятеж против Республики.

Гражданская война 1936–1939 годов в Испании — бесспорно, одно из наиболее занимавших и разделявших мировое общественное мнение событий нашего века. В годы обострения общего экономического кризиса, когда европейская буржуазия оказывается между двух огней — между коммунизмом и фашизмом, — в условиях несомненного упрочения социализма в СССР и растущей угрозы со стороны гитлеровского режима, Испания — по причинам самого разного порядка (религиозным, политическим, идеологическим) — приковывает к себе взгляды целого поколения мужчин и женщин, которые ищут и находят в ней смысл своего существования, оправдание своих надежд, борьбы и смерти. Неудивительно поэтому, что существует столько литературы, посвященной кровавым событиям тех лет; как в более или менее романизированных свидетельствах (Мальро, Хемингуэй, Оруэлл, Бернанос), так и в исторических исследованиях (Бренан, Томас и т. д.) пытливый читатель найдет достаточно материала, чтобы самостоятельно определить истинную меру ответственности тех или иных действующих лиц. Как и в 1808 году, Испания становится в этот период полем боя, на котором решают свои споры и испытывают оружие различные европейские державы. Последствия войны ко времени ее окончания поистине катастрофичны: миллион павших, миллион — в изгнании и полмиллиона — в тюрьмах; сельское хозяйство и промышленность в стране полуразрушены; национальный доход на душу населения — ниже уровня 1900 года.

Полный анализ различных политических, социальных, военных, экономических и дипломатических аспектов войны чрезвычайно сложен и в рамках данной статьи представляется невозможным. К услугам заинтересованного читателя — сотни, если не тысячи, написанных на эту тему работ, из которых около пятидесяти или более обладают несомненной ценностью. Я же ограничусь тем, что затрону лишь один сугубо испанский аспект проблемы, а именно вопрос о насилии. Длительная традиция нетерпимости, подозрительности и недоверия, истоки которой мы уже анализировали, в полной мере объясняет резкую вспышку насилия, поразившего своим неистовством всех его очевидцев. Вот что говорит Пьер Вилар: «Были священники, благословлявшие ужаснейшие расстрелы, и были толпы, травившие и убивавшие священнослужителей. Происходит столкновение религии и контррелигии, чьи представления о смерти и святотатстве имеют общие корни, ибо сохранились с XV века под колпаком Контрреформации, в условиях воинствующей нетерпимости. „Капричос“ Гойи, агонии Унамуно, картины Бунюэля: Испания всегда ведет мучительную внутреннюю, отмеченную жесточайшими кризисами войну против своего прошлого».