Каганы рода русского, или Подлинная история киевских князей - [80]

Поскольку события этого времени в Русском каганате покрыты мраком, их можно восстанавливать очень-очень гипотетически, опираясь на нашу не внушающую доверия ПВЛ и те результаты скрытых внутренних процессов, которые явились миру, когда русь снова выплыла из небытия в мировой историографии.

Точно не известно, где и как закончил свои дни бедолага Игорь. Может быть, он действительно решил обосноваться с остатками дружины в среднем Поднепровье и погиб под Искоростенем, «примучивая» то ли древлян, то ли, если поверить Льву Диакону, каких-то германцев. Во всяком случае, одна из жен Игоря, Ольга, которая сумела удержать власть над частью руси (и может быть даже объявила себя каганессой?), приняла судьбоносное для будущей Руси решение постоянно обосноваться на киевской или, что более вероятно, вышгородской фактории. Таким образом, часть руси, оставшаяся под рукой каганессы, стала осваивать оседлую жизнь и перешла к строительству средневекового европейского государства, которому предстояло вскорости превратиться в Киевскую Русь. Вероятно, государство строилось по византийскому образцу, о чем косвенно свидетельствует визит Ольги в Константинополь. Причиной такого выбора могла быть объективная необходимость для Ольги отстранить от государственного руля заправлявших в Киеве хазарских купцов, противопоставить хазарскому купеческому караван-са-раю феодальный город, иудейской религии — христианство, а аморфному каганату — централизованное европейское государство. В этом контексте можно принять на веру утверждения ПВЛ о христианстве Ольги и об устроении ею каких-то погостов. Но можно и не принимать — объективных подтверждений ни тому, ни другому все равно нет.

Пока Ольга обустраивалась на Киевщине, «сидевший в Немогарде» Святослав, сын Игоря от другой жены, вероятно славянки, судя по данному ею сыну имени, в соответствии с добрыми варяжскими традициями начал мстить обидчикам за отца и, судя по тому, что мы знаем, подошел к делу основательно. Сначала сыновья кара настигла «неразумных хазар», причем именно кара, кровная и кровавая месть. Она удалась на славу! Святослав не завоевывал земли и страны, не «примучивал» племена, он просто смерчем пронесся по Хазарии, все круша и разрушая на своем пути. Оставив Хазарию в руинах и, надо полагать, восстановив черноморские базы руси на таманской и крымской земле, принадлежавшие поверженной Хазарии, Святослав был готов переключиться на второго обидчика отца — Византию. Но где-то в Крыму его перехватил Калокир и уговорил, известно какой ценой, слегка изменить планы: вместо прямого удара на Константинополь «прогуляться» по Болгарии. Святослав «прогулялся». И здесь мы видим то же самое: сокрушительный разгром за разгром болгарских, а потом и византийских войск, страшные массовые казни мирного населения и ни малейшей заботы об удержании захваченных территорий, особенно поразивший Цимисхия отказ от обороны балканских клисур и оказания помощи осажденному Преславу. Но создается впечатление, что после блистательного победного марша по Болгарии и Византии Святослав просто не знал, что делать дальше. Отмщение свершилось, и он словно в растерянности простоял в Доростоле, так и не приняв решения.

Возможно тогда, во многом вероятно под влиянием Калокира и примера мачехи Ольги, у него наконец-то зародилась мысль о создании своего государства. Но взять Константинополь, на что его подбивал Калокир, уже стало совершенно нереальным, а идти в Киев — не было желания: ни далекий чужой Киев, ни мачеха в нем ему «не любы». Может быть, он и вправду готов был бы остаться на Дунае, но, восстановивший невиданной жестокостью против себя болгар и выдавленный из Болгарии Цимисхием, оказался вынужденным вернуться на одну из своих восстановленных, но еще не обустроенных черноморских баз, теряя по дороге, а возможно и на самой базе, остатки войска от голода, холода и укусов бывших союзников-печененгов. Один из таких укусов оказался смертельным для самого Святослава.

Мы не знаем, куда девался Свенельд. Может быть погиб в Болгарии. Может быть благополучно вернулся в свой древлянский или уличский удел. Можт быть подался в Киев к тамошней каганессе и осевшим на Днепре товарищам по русскому братству. Можно даже дофантазировать, что там объединенные дружины Свенельда и Претича успешно отбились от наседавших печенегов, после чего Киев окончательно утвердился в качестве главного южного центра руси. Он быстро набирал силу параллельно с другим не менее быстро росшим конкурентом Новгородом, где, надо полагать, остались братья и сыновья Святослава. Один из сыновей, Владимир, если только он действительно был сыном Святослава, стал самым известным правителем Древней Руси; другого, Ярополка, мы знаем только из ПВЛ. Столкновение Новгорода с Киевом, Владимира и Ярополка с киевской родней, сыновьями и внуками Ольги, стало только вопросом времени.

Первоначально в противостоянии русско-варяжского Новгорода и хазарско-русского Киева у последнего не было никаких шансов. По подсчетам А. Буровского[116], в ПВЛ новгородские войска брали[117] Киев пять раз: в 864 году (Аскольд и Дир), 882 году (Олег), 980 (Владимир), 1017 и 1019 (Ярослав). Цель арифметики Буровского — показать активность и боевитость северных славян Руси по сравнению с южными, что он делает весьма выразительно: «…новгородцы входят в Киев, как в пустой хлев, из которого сбежали пастухи». Простим Буровскому пастухов, которым, конечно же, нечего делать в хлеву, и оставим в стороне воинскую доблесть новгородцев, ни в коей мере не оспариваемую, просто не имеющую отношения к нашей теме.