Кафкинская стейшн - [9]

Шрифт
Интервал

Коллеги посмотрели на Петра Поликарповича со снисхождением: Да, застал старик золотые времена. Так все, проехали!

Почтенный судья нахмурился и от дальнейшего обсуждения отстранился.

– И как вам это, дважды два? – начала совещание Тамара Петровна.

– Никак. Не нами заведено.

– Угу. По шапке, только, нам получать.

– Устоит. До Верховного дойдет – устоит.

– Хотя, да, наверное. Пять, четыре. Невелика разница! В пределах статистической погрешности, можно сказать.

– Вот-вот!

Случай был редкий, но не уникальный. Бывали на их памяти и почище.

Как-то зашло дело. Так там, сложив пять и семь, получили единицу. Тоже экспертизу провели. Комплексную, развесистую. Экономистов привлекли.

Защита наивно полагала, что должно выйти двенадцать или, хотя бы, около того. Но, эксперты строго установили: один! Издалека подошли. Мол, живем в цифровую эпоху, где все строится на единицах и нулях. А «двенадцать или около того» – пережитки аналогового мышления, которое кануло в прошлое, вместе с четвертым технологическим укладом.

Теперь шестой уклад на носу, другие технологии, и истинной ценностью и себестоимостью обладают только первые экземпляры или промышленные образцы чего-либо. Остальное уже с них штампуется, копируется, клонируется без потерь и почти без затрат: хоть двенадцать, хоть тысяча двести. Так что, либо есть, либо нет. Единица или ноль, соответственно. Количество непринципиально. А поскольку сумма положительных натуральных чисел, отличных от нуля, нулю равняться не может, значит, получается единица! Такой вот нежданчик от цифровизации прилетел.

И время тогда другое было. Четыре «и» на повестке стояли: институты, инновации, инвестиции, инфраструктура. Теперь уже не вспомнит никто. А тогда повелись, трендам соответствовать хотели. Скрепя сердце оставили приговор без изменений. И зря, как выяснилось.

Москва отменила. Указала, что не может такого быть. Хоть два или три, но должно получиться (вроде, столица, а цифровая экономика к ним припоздала). А единица, это совсем ни в какие ворота. Фундаментальные принципы правосудия этой единицей нарушаются. Да… А уж на коллегиях потом этот случай и к месту и без места вспоминали.


– Этот Кавкинский суд, кстати, они там с цепи сорвались, что ли! Всем по максимуму дают. Этому, вон, Дмитрию Ивановичу, что, условно нельзя было назначить? Надо будет председателю их позвонить.

– Зря вы так на Кавкинский суд, Тамара Петровна. И не надо никуда звонить. Они, в прошлом году, в полтора раза больше дел рассмотрели, чем в среднем по области. А с кадрами у них ужас: двое в декрете, один полгода болеет, а одного статуса лишили. Так он судиться пошел. Теперь, пока не просудится, и нового не возьмешь, и этот на работу не ходит. А господин Дважды два сам дурак. И адвоката-дурака себе нашел. Ему же предлагали упрощенный порядок. Всем бы жизнь упростил. И себе, и суду. А теперь, чего обижаться? Давай, доказывай дальше свою теорему.

– Да, сам дурак. Может, срок ему скостим? Дважды два-то все-таки…

– Может и скостим, – отозвался судья-докладчик: Сейчас посмотрим, что мы там решили!

Достав из папки проект определения, переданный помощником вместе с докладом, он посмотрел на резолютивную часть и нахмурил брови:

– Нет, коллеги, не скостим. Написано – оставить без изменения.

– Негуманный у вас помощник, Василий Иванович!

– Тамара Петровна, где ему гуманности набраться! Третьи выходные на работе проводит, приговор пишет по делу этих, автоподставщиков. Там обвиняемых тридцать человек. Поневоле все человечество возненавидишь!

– Василий Иванович, ну ей богу! Кто здесь судьи вообще? Позвоните своему помощнику, пусть переделает по-быстрому.

– Не получится. Я его отпустил на два часа к стоматологу. А к его компьютеру ни у кого нет доступа.

– Слушайте, ну как это так! В рабочее время, отпустили…

– Что делать! По ночам стоматологи не работают. А в остальное время он здесь обитает.

– Ладно. Значит – не судьба. Я, кстати, внучке на днях рассказывала, сколько будет дважды два. Теперь и не знаю, что ей говорить.

– Ничего не говорите. Для этого есть педагоги. А вырастет, сама разберется, что к чему.

– Гм, один уже разобрался… Послушайте, вы никогда не думали, что Кавкинский суд, это не суд города Кавки, а нарицательное имя всей судебной системы?

– Кафкинская? Да, разве, только ее?…

– Хорошее название для станции метро получилось бы. – неожиданно высказался Петр Поликарпович: Вис из Каф-фкинская стэйшн. Выход на платформу отсутствует. Следующая станция тоже Кафкинская. И предыдущая, Кафкинской была.

Тамара Петровна и Василий Иванович изумленно переглянулись: Ничего себе! Поликарпыч-то, с юмором. Да каким живым! Это как же он в молодости, под коньячок, отжигал?!

– Н-да. – задумчиво протянула председатель, глядя в одну точку и чуть улыбаясь уголками губ: Выход на платформу отсутствует. Потому, что нет ни платформы, ни выхода… И линия кольцевая. Потом оживилась: Что, допили чай? Пойдемте уже, огласим.


Вышли они и огласили: Приговор оставить без изменений, жалобу подсудимого и его защитника – без удовлетворения.


Все покинули зал. Судьи устремились по коридору, может в столовую, может еще куда. Последним вышел Петр Поликарпович и направился вслед за ними. Но, потом, остановился, развернулся и подошел к адвокату Дмитрия Ивановича.


Еще от автора Григорий Васильевич Романов
Лыткаринский маньяк

Обычный студент случайно оказался в отделе полиции, не зная, что здесь ожидают натуральный переворот. Взбудораженная полиция принимает его за оппозиционера и провокатора, а церемониться с врагами тут не принято. Держись, студент! Содержит нецензурную брань.


Рекомендуем почитать
Когда я брошу пить

Трудная и опасная работа следователя Петрова ежедневно заканчивается выпивкой. Коллеги по работе каждый вечер предлагают снять стресс алкоголем, а он не отказывается. Доходит до того, что после очередного возлияния к Петрову во сне приходит смерть и сообщает, что заберет его с собой, если он не бросит пить. Причем смерть не с косой и черепом на плечах, а вполне приличная старушка в кокетливой шляпке на голове…


Тридцать восемь сантиметров

-Это ты, Макс? – неожиданно спрашивает Лорен. Я представляю ее глаза, глаза голодной кобры и силюсь что-нибудь сказать. Но у меня не выходит. -Пинту светлого!– требует кто-то там, в ночном Манчестере. Это ты, Макс? Как она догадалась? Я не могу ей ответить. Именно сейчас не могу, это выше моих сил. Да мне и самому не ясно, я ли это. Может это кто-то другой? Кто-то другой сидит сейчас на веранде, в тридцати восьми сантиметрах от собственной жизни? Кто-то чужой, без имени и национальной принадлежности. Вытянув босые ноги на солнце.


Хроники Клифбурга. Потеряшки

В одном маленьком, затерянном среди холмов городке, жизнь скучна и однообразна. Однако, все меняется после исчезновения двух его жителей. На помощь полиции приезжает следователь по особо важным делам Аджар Голованов, скептик и реалист. Обычное расследование сменяется чередой мистических и необъяснимых событий, в ходе которых Голованову придется многое узнать о мире, в который он не верит.


Кутерьма вокруг хирурга

Хирург – профессия опасная, это все знают, а пластический хирург – вдвойне. Чуть что не так – можно и жизни лишиться. Женщины в гневе страшнее разъяренного тигра. Красавец хирург Венсан попал в страшный переплет: его подозревают в убийстве коллеги. Даму, решившую его женить на себе, тоже на следующий день находят мертвой. Петля подозрений затягивается все туже и туже, но помощь к Венсану приходит, как говорится, откуда и не ждали…Ранее книга выходила под названием «Мордашка класса люкс».


Месть аудитора

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Фея Карабина

Второй роман французского писателя Даниэля Пеннака (р. 1944), продолжающий серию иронических детективов о похождениях профессионального «козла отпущения» Бенжамена Малоссена.