Кафедра доверия - [19]

Так дрались в Индии дикие банкивские петухи, и атавизм этот уцелел со всеми его обрядами и правилами. Если я не появлялся вовремя, головы петухов оказывались в крови, кровь текла по шеям, выдранные перья валялись под жасмином, а петухи шатались от усталости и потери крови, но все еще клевали землю, вызывая друг друга на смертный бой.

Все это прекратилось после появления у нас представителей утиного племени. Увидев первую драку, утки были поражены — какое варварское занятие! Со стороны они смотрели на гладиаторов, утя громко крякала, селезень сипел и свистел, а петухи проливали кровь и стремились к тому, чтобы остаться без глаза и с клочьями вместо гребня.

И вдруг утки приняли решение. Они переглянулись, утя коротко крякнула, селезень свистнул, и они направились к петухам. Подшлепав вплотную, они стали сновать вокруг, усердно уговаривая безумцев прекратить это дурацкое занятие. Петухи с чугунным упорством продолжали свое. И меры были приняты. Утки ухватили драчунов за хвосты, откачнулись, присели на пятки и потянули.

Раз-два, ухнем! Еще раз!

Ошалевшие петухи, царапая землю когтями, разъехались в противоположные стороны. Утки не сразу их отпустили, выдержали короткую паузу, чтобы бойцы могли остыть. Когда мягкие широкие клювы разжались, петухи ошалело постояли и снова хотели приняться за старое. Но утки сейчас же ухватили их за потрепанные хвосты. Кончилось тем, что петухи все-таки разошлись. Я обмывал им окровавленные головы и хвалил утю и селезня.

С тех пор так и пошло. Утки стали блюстителями мира и порядка. Как только петухи начинали вызывать друг друга на дуэль, утки спешно высаживались на сушу. Если бой все же начинался, они немедленно растаскивали драчунов.

Наших петухов они и образовали наконец. Казалось бы, можно было на этом и покончить, но утки расширили круг своих действий. Однажды я заметил, что селезень, стоя у сплошного высокого забора, смотрит одним глазом в соседний сад. Потом он подал сигнал. Подоспела и утя. Они забегали вдоль забора в поисках прохода, но его не было. Потолкавшись на месте, они пустились со двора, добежали до ворот соседнего дома, подлезли под ворота, нашли сад и… принялись за дело.

Чужие два петуха полосовали друг друга как мушкетер и гвардеец кардинала, считая, что в таком укромном месте никто не станет напоминать им об эдиктах, запрещающих резню.

Но они ошиблись. Блюстители порядка были тут как тут и, имея за плечами большой опыт, разволокли нарушителей по сторонам в два счета. Петухи смутились. А утки продолжали наступать, теснили петухов друг от друга. Кончилось тем, что один петух, оранжевый, с зеленовато-черной грудью, опустил хвост и побежал прочь. Видя, что агрессия пресечена, утки коротко посовещались и пошли к себе.

В саду было тихо. На клумбе стояли высокие оранжево-красные лилии. А утки по мостикам поднялись к корыту и с довольным видом бултыхнулись в воду.

Хайям

У слона было какое-то замысловатое азиатское имя, но в России его называли коротко — Хайям. Слон был презентован персидским падишахом последнему российскому самодержцу. Родиной слона была Индия, пожил он в Персии и попал в Россию. В течение всей жизни вращался, так сказать, в высших сферах — салютовал хоботом сначала магарадже, потом Льву и Солнцу персидского шаха, а в конце концов попал и под двуглавого орла, был доставлен в Царское Село.

В конце Александровского парка за оградой возник красновато-серый, обширный, с колоннадой спереди кирпичный слоновник. Его и предоставили как резиденцию высокопоставленному слону. У слона был собственный придворный штат-азиат, не то перс, не то афганец, а может быть, и уроженец севера Индии, первый министр слонового двора. Он знал несколько народных перепевов стихов Гафиза и Омара Хайяма, от него слон и получил кличку Хайям. Затем был еще русский «помощник министра», обучавшийся уходу за слоном. Потом шли человек шесть уборщиков, свой заведующий обеденной частью — тоже с помощником. Еженедельно приезжал лейб-ветеринар проверять здоровье сиятельного слона.

До февральской революции вход в парк для публики был закрыт. Лишь по особому разрешению дворцового управления некоторые могли гулять в парке, но только в указанной его части — не везде. Вокруг парка непрестанно на конях сновали патрульные казаки из четырех сотен, стоявших в Федеровском Городке, в непосредственной близости от двора.

Люди в светло-серой форме с собаками на поводках внезапно возникали то здесь, то там. Это были сыщики охранного отделения. Александровский дворец казался крепостью, попавшей в осаду, и выглядел безжизненным, словно в нем никогда никто не жил. С Петроградом его связывала особая железнодорожная линия, Царская ветка.

После февраля семнадцатого года парк все же открыли для всех, и с пятилетнего возраста я повел с ним знакомство, продлившееся двадцать пять лет.

Однажды слон выкинул штуку, совсем, казалось бы, неподобающую его высокопоставленному положению. Рано утром русский вожак вывел слона, и они направились к башне Арсенала, чтобы потом сделать круг по всему парку и вернуться к слоновнику. Слон прогуливался с достоинством. Сразу же при переходе через мост он пожелал спуститься к берегу, набрал хоботом воды и устроил себе небольшой душ.