Кафе «Ностальгия» - [97]
– За твое возвращение, – говорю я, мы чокаемся.
– За жизнь, – он всегда пьет за жизнь. – У меня для тебя много подарков: от Андро, от Лусио, от Салли…
– Ты уже называешь его Салли?
– С тех пор как ты так его назвала, он больше не хочет слышать никакого другого обращения. Этот человек просто супер. Распакуемся чуть погодя, ладно? Как ты? Твои друзья жалуются, что не пишешь, не отвечаешь на звонки. Я познакомился с твоими родителями, конечно, по отдельности. Они спрашивают, приедешь ли ты на рождественские каникулы и не будешь ли в ближайшем будущем в Майами? Они классные люди.
– Как ты узнал их адреса?
– От Андро, – он отхлебнул вина. – У меня для тебя хорошая новость. Не хочу оставлять ее на потом, посмотрим, может, услышав ее, ты немного расслабишься, очень уж ты зажата.
– Я забыла купить мясо, или цыпленка, или какую-нибудь рыбу… Сварила рис, приготовила фасоль, салат, десерт и забыла про самое главное.
– Это не важно, мы будем поедать друг друга, – пошутил он. – Мне рассказывали, что давно здесь, в Париже, один японец съел свою любовницу. Он убил ее, разрезал на куски, заморозил и день за днем готовил себе разные блюда: подружка жареная с фасолью, подружка, запеченная с морковным пюре, подружка в томатном соусе с жареным картофелем, равиоли с подружкой.
– Хватит, противно, – воскликнула я, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота.
– В общем, у меня потрясающая новость с острова, – уже серьезно сказал он.
– Надеюсь, эта новость не из того факса, который я недавно получила от Сильвии. Несчастье на несчастье и несчастьем погоняет.
– Ничего подобного. Это касается непосредственно нас.
В предвкушении я уже потирала руки.
– Монги вышел из тюрьмы, – Самуэль явно смаковал фразу.
– Черт, Сами, черт возьми, почему же ты мне сразу не сказал?! Дева Реглы, благодарю тебя! Ох, Боже мой, какая радость! – но я плачу вместо того, чтобы смеяться. – Ты говорил с ним? Как он?
Самуэль кивает.
– Он не в лучшей форме, но ничего серьезного, он только и делает, что говорит о Боге и о прощении. Потом это пройдет. Мина и он каждое воскресенье ходят в церковь. Ты их и не узнаешь.
– Ну и что, зато Монги на свободе, – я закурила «Мальборо».
– На свободе… Посмотрела бы на него. Он сейчас такой же заключенный.
– Перестань! Он не в тюрьме, Мина рядом с ним, я считаю, по крайней мере, уж лучше церковь, чем тюрьма.
– Не вижу большой разницы.
– О'кей. Я имею в виду, что они вместе, что они будут заботиться друг о друге…
– Зато залетела в кутузку негритянка Ньевес. Ее поймали во время облавы на валютных проституток, хотя, кажется, таких быстро отпускают.
Я тяжело вздохнула. Никуда не денешься: не один, так другой.
– Есть новости и получше, – он не торопится, смакуя ситуацию. – Я довольно долго беседовал с Миной, даже очень долго. Она заревела в три ручья, когда я сказал ей, что влюбился в тебя, а еще хуже того, когда заявил, что ты призналась в том, что послала письма моему отцу, и что у тебя теперь комплекс вины, и мы поэтому не можем быть вместе… Она так ревела, что у меня даже возникло одно подозрение.
– Тебе не следовало терзать ее этой историей. Достаточно и наших с тобой мучений. Я сделала ее свидетельницей и тем самым причинила ей боль.
– Ты ошибаешься, она дурачила тебя все эти годы… – начал Самуэль.
Лицо у меня вытянулось: какого черта, что ты имеешь в виду? А он продолжил: она ревела и ревела, выпрашивая у меня прощения, намекнула на то, что ее давно надо было убить, убить в тот самый день, когда убили моего отца. Мина, я ни хрена не понимаю, что ты этим хочешь сказать? – крикнул я, я бы ее задушил, но через спутник это сделать невозможно. «Ой, Сами, не Марсела, а я была любовницей Хорхито!» Когда она произнесла имя моего отца в такой уменьшительной форме, меня как плеткой по лицу хлестнули – так по-семейному она произнесла это. Едва слышно она повторила: «Это была я». Она переспала с ним задолго до того, как ты обратила на него внимание с балкона ее дома. Фактически, отец водил меня в парк только для того, чтобы пройтись мимо ее дома и понаблюдать за ней, пусть издалека. Когда Мина узнала, что тебе тоже понравился мой отец, ее мужчина, она стала очень осторожна…
– Я не верю тебе, Мина оговорилась. Ты обманываешь меня, лишь бы я избавилась от комплекса вины…
– Послушай. Она все подстроила. Сначала сделала вид, что она против, потом сама же подлила масла в огонь, а ты клюнула на ее уловку, и она подсказала, как тебе быть: положи письма в корзинку и спусти ее с балкона. Таким образом я становился свидетелем, и она рассчитывала – чего уж проще, – что, как всякий ребенок, любящий мать и недоверчиво относящийся к отцу, я все разболтаю матери, и ее внимание переключится на другую в данном случае на тебя. Ведь все, похоже, тогда говорило о том, что моя мамочка напала на след. А я не стал болтать, сам не знаю почему, хотя мог рассказать о странных визитах отца в подозрительную гостиницу в Сан-Хуан-де-Диос. Но я не сделал этого. А Минерва, устав ждать скандала, послала анонимку моей матери, навострив ее на то, чтобы она порылась в вещичках отца, ведь он где-то хранил письма от своей любовницы. Мать нашла письма и не долго думая послала подругу проследить за отцом. Конечно, та быстро его застукала, когда он выходил из гостиницы; в тот день меня случайно отослали к бабушке. Подруга позвонила нашей соседке, у которой был единственный в доме телефон. Та, в свою очередь, позвала мать; мать выслушала все, что ей накудахтала подруга. Опиши мне ее, попросила мамочка. Похоже, подруга не захотела этого сделать, но мать настояла. Ну, заколебалась та, это девушка, школьница. Мне это известно, потому что сеньора рассказала потом все моей бабушке. Б тот же вечер, когда отец напился, моя мать напичкала его снотворным. То, что случилось потом, ты уже знаешь…
