Кадон, бывший бог - [17]

1 сентября 1819 года в Венецию наконец прибыл курьер из Вены, привезший указ о присвоении фрегату имени «Паприка». Большую первую букву, указывалось в императорско-королевском указе, следовало сохранить, дабы не тратить лишних денег на перекраску.

Командир корабля, Карл-Борромей Пфаундлер, рыцарь фон Гоннорвин, тиролец, намеревался сразу сообщить об этом будущему святому (которого, кстати, в 1913 году провозгласили еще и вторым по старшинству святым патроном соляных копей), но не смог этого сделать, потому что св. Полудудек был в очередной раз углублен в молитву. Вышел он из нее лишь на следующий день. Однако, когда он услышал новое имя корабля, ему стало плохо.

– Не-ет! – долго кричал он. – «Паприка» еще хуже, чем «Пан», это вообще воплощение сатаны.

– Почему? – удивился командир.

На что будущий святой ответил, что он не вправе произносить вслух неприличные слова и ругательства, не говоря уже о том, чтобы объяснять кому бы то ни было их смысл, и что он, Иоганн-Инноценц-Мария Полудудек из Великой Чехии, никогда не позволит себе благословить в плавание корабль, носящий языческое имя, и вообще он в самое ближайшее время опять собирается углубиться в молитву, поэтому его лучше не беспокоить, а плыть на этом корабле его вообще никто не заставит.

И он действительно углубился, да так, что не услышал призывов посланного к нему вестового, когда командир, устав ожидать команды к отходу, велел пририсовать к новому названию корабля две буквы с точкой: «Св. Паприка», о чем и хотел проинформировать святого.

По мнению корабельного врача, некоего Эдуарда Гольдштейна, св. Полудудеку пришлось не по душе венгерское происхождение слова «паприка», ведь у этих легкомысленных мадьяр вечно то гуляш, то чардаш, то мало ли еще какое язычество, – но прав был, наверное, все-таки старпом, предположивший, что святой отец, однажды откушав паприки и испытав на себе ее возбуждающее действие, просто не желает больше ни с кем обсуждать эту тему.

Короче, вестовому не удалось вернуть св. Полудудека к жизни, и он послал за подмогой в лице двух тарелочников императорско-королевского военно-морского оркестра, которые долго звенели над ним своими тарелками и делали много чего еще, а потом к ним присоединился и командир, чтобы отчаянно соврать уже возвращавшемуся к жизни святому, будто был такой святой Паприка, живший в третьем веке, а потом еще папа того же имени, после чего Полудудек неохотно согласился благословить корабль в плавание.

Однако незадолго до отплытия отец Полудудек потребовал, чтобы бортовой врач сошел на берег. Ибо он, Полудудек, не пойдет в рейс, если на борту будет хоть один еврей. Так д-ру Гольдштейну пришлось остаться дома, почему он и оказался впоследствии единственным спасшимся членом экспедиции.

– А если у нас кто-нибудь заболеет? – попытался возразить командир.

Людям на пристани показалось, что пришвартованное рядом судно (венгерский торговец под названием «Господи-дай-мне-еще») включило сирену, однако это был всего лишь вопль св. Полудудека. Вопил он долго, и когда его выкрики стали наконец членораздельными, то стало понятно, что он не одобряет позиции командира. Главный упрек: неужели тот не верит в спасительную силу молитвы (и в первую очередь, естественно, в силу молитвы самого св. Инноценц-Марии)?

– О вы, маловеры, не укорененные в вере сей, разве вы не знаете, что молеетва, – он так распевал это слово, – имеет больше силы, чем все мази и пилюли?! О вы, упорствующие, когда даже сам папа отвергает медицину, ибо ее жалкие и, как правило – да и поделом! – бесплодные потуги суть нечто иное, как вмешательство в божественный план спасеения человееков. Лишь молеетва приносит исцелеение и спасеение, – блеял он, – а посему она есть единственное («едеенственное») необходимое и достаточное лекарство.

Чтобы успокоить командира и команду, он сообщил, что у него с собой есть точнейший, одобренный Ватиканом лечебник с алфавитным перечнем всех болезней и ответственных святых, начиная с «Антонова огня: св. Амвросий» вплоть до «Язвы заднего прохода: св. Януарий», где предусмотрены любые возможные заболевания, заверил Полудудек.

Свою карьеру будущий св. Инноценц-Мария Полудудек начал в 1808 году в Вене, где быстро приобрел известность и даже, если можно так выразиться, популярность своими радениями. По богородичным праздникам он радел так, что двигался по улице Святой Марии-Девы исключительно вприпрыжку, делая скачки высотой два-три фута и распевая: «Пасха, Пасха настала в водах небесных», подыгрывая себе при этом на небольшом барабане. Полиция одно время считала его шпионом, потому что он слишком выделялся. Министр полиции граф Седльницкий заявил даже, что, поскольку шпионы обычно стараются не выделяться, то он совершенно уверен, что это – опытный иностранный шпион, потому что он так старательно выделяется из толпы, хорошо зная, что австрийская полиция первым делом обращает внимание на лиц, абсолютно ничем не выделяющихся, то есть нарочно ведет себя вызывающе, считая себя в полнейшей безопасности, ибо таким образом он (якобы) остается для австрийской полиции совершенно незаметным, – короче, кем еще мог быть этот столь живописно скачущий и вовсю барабанящий отец Полудудек, как не шпионом? Неясно было, правда, для кого он шпионил. Для Наполеона? Для русских? Или для Ватикана? Несмотря на тщательнейшую слежку, полиция так и не смогла выяснить, на кого он работает, хотя и не потому, что слежка была недостаточно профессиональной, а просто потому, что Полудудек никогда не был шпионом.