Кадетство. Воспоминания выпускников военных училищ XIX века - [100]
Конкевич все это слышал, конечно, и грозно обрушивался на строптивого лейтенанта.
— Как вы смеете не исполнять мои приказания! — шипел он из-под мостика, — вы за это ответите.
— Позвольте, Александр Егорович, по уставу…
— Что вы все лезете со своим уставом!
— Никак нет-с. Это устав высочайше утвержденный. Статья ясно говорит… — и Зотов вытаскивал из кармана весь истрепанный экземпляр устава.
Конечно, узнай о подобных антидисциплинарных выступлениях командир, плохо пришлось бы обоим: одному за ослушание, другому за бездействие власти. Но почему-то все это делалось как-то келейно и не доводилось до сведения командира, а может быть, последний и замечал происходившее, но почему-либо не желал вмешиваться. Ввиду не особенно дружелюбных отношений его к своему помощнику это было вполне возможно.
Зотов и мне не был особенно симпатичен. Помню, как-то раз он порядочно обидел меня, заподозрив в том, что ради сокращения вахты я перевел будто бы часы вперед. Я этого и не думал делать, в чем и дал ему торжественно честное слово. Но он и тогда не поверил мне и остался при своем мнении, что сильно задело мое молодое самолюбие и юношескую щепетильность.
После смотра главного командира Кронштадтского порта 31 мая и посещения генерал-адмирала великого князя Константина Николаевича 3 июня отряд ушел в море. Генерал-адмирал был на «Гиляке», куда прибыли для прохождения плавания его сыновья Дмитрий и Вячеслав.
Заходили в Ревель, Биоркэ-Зунд, Транзунд, Гангут (город этот только начинал строиться в этот год) и другие порты Финского залива.
Посещение Гангута, бухты Лапвик и Твереминэ, столь памятных в нашей морской истории петровских времен, сопровождалось соответствующим чтением для воспитанников. А 3 августа у памятника в честь победы 1714 года была отслужена панихида по воинам, павшим в этом бою, и по контр-адмирале Римском-Корсакове, по инициативе которого памятник был сооружен.
В Ревеле отряд опять посетил генерал-адмирал. А в Биоркэ случилась одна из тех аварий, о которой я упоминал, говоря о командире корвета «Варяг» Ермолаеве. 27 июня, ввиду наступившего штиля, «Варягу» пришлось развести пары и взять на буксир «Боярин». Ермолаев лихо, по обыкновению, подлетел к левому борту «Боярина», но немного рискнул и так с ним сблизился, что своим блинда-гафелем и лапой правого якоря задел за его левую кормовую раковину, причем обломал ему коечные сетки. «Варяг» же потерял утлегарь и бом-утлегарь.
Очень хорошо помню эту аварию. Паруса на «Боярине» были закреплены, и мы готовились подать «Варягу» свои буксиры. Кадеты столпились на юте и с жадным любопытством следили за приближением «Варяга». На его мостике, слегка расставив ноги, стоял Ермолаев в сдвинутой набекрень фуражке. В спокойном воздухе резко выделялись лишь его командные слова: «Лево! Четверть румба лево! Прямо руля! Одерживай! Так держать!»
«Варяг» описал дугу и стал быстро сближаться с нами, причем как-то вдруг, в одно мгновение нам сделалась очевидной неизбежность столкновения. Но мы были так увлечены красотой и смелостью маневра и так загипнотизировались этим зрелищем, что, интуитивно предчувствуя опасность, тем не менее стояли на месте как вкопанные. И только громкая команда старшего офицера «С юта долой!» заставила нас очнуться и бежать. И пора была, иначе пришлось бы, наверное, пострадать при столкновении[78]. Неудача не умалила престижа Ермолаева, и маневр его еще долго обсуждался в кают-компании.
Вечером в тот же день, когда оба корвета подходили к Толбухину маяку, их обогнала английская королевская яхта «Осборн» под штандартом герцога Эдинбургского (английский генерал-адмирал, муж дочери императора Александра II, великой княгини Марии Александровны), направлявшаяся в Кронштадт. Сюда же и мы пришли в одиннадцатом часу и стали на Большом рейде, где уже собрались все суда отряда. Здесь посетил его генерал-адмирал 3 июля, а два дня спустя состоялся высочайший смотр.
На «Боярине» мы занимались стрельбой в цель из 6-дм (152-мм. — А. Е.) орудия (по 3 выстрела каждый), а также из ружей (попадание из орудия: 7 % в щит и 38 % в башню, из ружей 26 % в щит); участвовали в судовом десанте, упражнялись в сигналопроизводстве, производили парусные и артиллерийские учения и прочее. Вместе с тем, конечно, мы несли вахтенную службу со всеми ее разнообразными обязанностями. Между прочим, в число их входила и фалрепная служба.
Морские кадеты.
Фото (конец XIX — начало XX вв.)
Фалрепными назначались как матросы, так и кадеты. На обязанности их лежало по команде вахтенного начальника «Фалрепные, наверх!» выходить на верхнюю палубу и становиться у входного трапа для встречи приезжающих на корабль офицеров и подачи им фалрепов, то есть обшитых сукном веревок, заменявших поручни. Кадетам почему-то вдруг показалась такая обязанность унизительной для их достоинства, и они заявили протест против назначения фалрепными. Такой проступок против субординации и дисциплины мог повлечь для них весьма серьезные неприятности, если бы начальство отнеслось к нему с обычной, чисто формальной точки зрения. На наше счастье, однако, начальник отряда, которому была доложена вся эта, в сущности мальчишеская, история, взглянул на дело несколько иначе. Он не поленился явиться лично на «Боярин» (сам он держал свой брейд-вымпел на «Варяге»), чтобы в непринужденной беседе с нами выяснить создавшееся «недоразумение».
