- Какого черта вы им носы отрубили? - кричал немцам полковник.
- На память отрубил, - ответил один из колонистов.
Полковник походил по набережной взад и вперед и, остановившись перед пленными, рявкнул:
- Всякий тебя, подлеца, будет теперь знать! Убирайтесь вон, рубленые носы!
Красноармейцы пошли шагом, поминутно оглядываясь, а потом побежали.
Ночь надвинулась быстро. Из-за страха в город добровольцы больше не пошли, а остались на пристани. Ожидали прибытия отрядов из Ярославля.
Высыпали звезды, с Волги поднимался туман, и от него сырели мундиры. Все присмирели и старались говорить шепотом. Хотя не было холодно, но лицеисты жались друг к другу, и когда один из них что-то хотел сказать, то у него голос прервался и лязгнули зубы.
От тумана Волга стала похожа на море. Берегов не было видно, и подползавший туман сливался с тьмою. От тишины и напряженного ожидания всем стало жутко, все казалось, что из темного провала каждую минуту могут блеснуть огоньки неожиданной стрельбы недошедшего незаметно врага.
- Лагин! А гарнизона в городе нет? - спросил примолкший Козардюк.
- Нет, - ответил Лагин, - а есть крючники, хулиганы и безработные.
Чтобы выяснить обстановку, полковник приказал Лагину, переодевшись в штатское, пойти на разведку. Лагин, повеселев, быстро скинул с себя гимнастерку.
- Господин полковник, разрешите и мне с ним пойти? - спросил Митя.
- Одного довольно, - коротко отрезал полковник.
Митя обиделся, отошел в сторону и сел на тумбу.
Лагин долго не возвращался. Время текло очень медленно. Плескалась о берег вода.
- Не застрелили ли его? - спросил Козардюк.
- Нет, выстрела не было слышно.
- А может быть, в плен его забрали, - добавил Козардюк.
- Возможно, - ответил кто-то.
- Черт их дери, мне это не нравится, - помолчав, зашептал Козардюк дрожащим голосом. - Красноармейцев отпустили, а они своих известят.
- Не разводите панику, - хрипло приказал полковник.
Часовые боялись далеко отходить. Дозоры, отойдя на несколько шагов, на цыпочках кружились вокруг пристани и возвращались обратно. Кто-то закурил, но, вспомнив, где он находится, быстро затоптал папиросу.
Отряд, стараясь не шуметь, перебрался на буксиры. Люди лежали на отсыревшем полу, не спали и шептались всю ночь. Им казалось, что из тьмы приближались шаги и звякали затворы, что гвозди чьих-то сапог скользили по камням.
- Тсс!… Молчание, господа!
- Нет, это так…
- А вдруг нас отрежут?
- Вы думаете?
- А кто их знает!
Лагин пришел под утро. Он осмотрел весь город, побывал на вокзале и зашел домой закусить.
- Красноармейцы, узнав, что в Ярославле восстание, бежали, - доложил он, - а из Бологого сейчас пришел эшелон… Я видел, как они высаживались. Теперь городские власти уже на местах…
У всех сердца упали, а полковник утер рукавом кителя мокрые от росы усы и сказал:
- Будем сражаться до последней капли крови!
Козардюк, сняв шапку и ремни, сел на чурбан, сжал руками голову и замолчал как убитый. Глядя на подплывающий туман, полковник морщился, а потом приказал выходить на середину реки.
Утро смыло звезды с побледневшего неба. Над Волгой росли горы тумана. Серыми силуэтами слегка намечались здания города. Золотой купол собора слабо мерцал.
У всех позеленели лица. Все голоса, казалось, охрипли. Поломанный буксир потопили. Митя и Лагин прорубили топором его днище, и он, захлебнувшись, затонул, только вода закружилась сальными воронками. Пулеметы затащили в гнезда. Буксир низко сел; на его палубе от винтовок, дров и людей стало тесно.
Едва отчалили, как из городского тумана щелкнул плетью выстрел, другой, и набережная ожила от дрожащей, захлебывающейся пулеметной трели. Эхо катилось по Волге. Повизгивало. Проносились струйки пуль. На палубе люди заметались и, налетая друг на друга, полезли в маленький трюм. Штатский, боясь поднять голову, полз к трюму, работая лишь руками, держа лицо вровень с полом.
- Пулеметчики наверх! - приказал Лебединский.
Но на два пулемета нашелся лишь один пулеметчик.
- Черт! - выругался полковник, - с такими солдатами не война, а горе.
Вызвались Митя и Лагин. Превозмогая страх, они подошли к штабелю дров, Митя взялся за мокрую от росы рукоятку, а Лагин поднял ленту. Они открыли стрельбу.
На палубе стоял во весь рост Лебединский, сидел растерявшийся, потерявший шашку Козардюк и, прижавшись к поленнице, отстреливались из винтовок три кадета. Бледные лица лицеистов выглядывали из трюма.
О трубу парохода словно горох посыпал. Срезанная пулеметным огнем, она с грохотом полетела на палубу и покатилась, разбрасывая сажу. Буксир заволокло дымом.
- Это бронепоезд, - не разобрав, в чем дело, пригнув голову, нелепо шепнул Лагин.
- Труба это, - ответил Митя.
- А что если артиллерия ударит?
Один раз неприятельский пулемет нащупал буксир. Пуля выбила щепу. Гулы заходили по Волге.
Митя провел на прощанье пулеметом по пристани. Было слышно, как частая дробь рассыпалась по железным крышам лабаза.
Буксир долго кружился посредине Волги, а потом повернул к Ярославлю. Когда солнце брызнуло по уменьшающемуся куполу рыбинского собора и стрельба утихла, добровольцы вылезли на палубу. Поднялся на ноги и Козардюк.
