Митя охал в Ярославль. В его кармане лежали письма, полученные от Ани, и короткая записка, присланная из корпуса: «Всех, кто желает принять участие, просят явиться». У Мити на душе не было никаких забот. Ему казалось, что навстречу идет какая-то большая, светлая радость. При мысли об Ане сладко ныло и часто перестукивало сердце. Хотелось засмеяться ветру, лечь грудью на перила и глядеть бездумно, не считая минут, вниз, на воду.
Волга опустела. Куда-то ушли все барки. На набережной Митя не увидел знакомых локомотивов. Набережная заросла веселой зеленой травой, а на аллеях еще лежали горки прошлогодних листьев. Митя, улыбнувшись, сдвинул фуражку набекрень, пошел к корпусу, глядя себе под ноги, стараясь ступать по большим булыжникам, минуя маленькие, и это его забавляло, словно он шел по одной рельсе.
На Московской улице он увидел математика Козардюка. Математик шел, слегка переваливаясь, его штаны спадали складками на сапоги, в одной руке он держал фуражку, а другой размахивал под шаг.
- Здравствуй, помещик! - крикнул математик басом и пожал Митину руку.
Митя знал его как строгого педанта: зря его встретил, будет расспрашивать, ругаться и посоветует ехать обратно.
- Хорошо, что приехал, - сказал Козардюк. - Он погладил рукой свою бороду и, поглядев на небо, вздохнув, сказал: - Посмотри, кадет! Вот порядки настали. Ничего подобного
Русь не видала. - Наклонившись к Мите, он тихо добавил: - Приходи ко мне вечером.
Раньше бы Митю удивил пафос былого педанта, но в этот день он решил почему-то не удивляться.
Аню он не застал дома.
В комнате учителя было дымно и шумно. Многие сидели на кровати. Худенький, бледный офицер с острым лицом ходил из угла в угол, нервно поглаживая пальцем брови. Все курили, говорили вразброд, часто вскакивали и взмахивали руками. За письменным столом, на котором были сдвинуты в одну кучу фуражки, книги и стаканы с недопитым чаем, сидел над картой одетый во все штатское офицер Вахромеев. Козардюк стоял посредине комнаты, зажав руками спинку стула, и, как перед классной доской, что-то доказывал незнакомым лицеистам.
Митя сидел в углу и слушал.
Козардюк приподнял стул и постучал им по полу.
- Внимание, господа!
- Из только что полученных сведений, - сказал, приподнимаясь, Вахромеев, - выяснилось, что чехословаки продвигаются к Казани, а Вологда занята англичанами. Нам помогут! - Он поджал губы, отчего внезапно потвердело его добродушное лицо, и, отчеканивая слова, добавил: - Народ ждет! Русский долг, господа! Равнение на икону, присяга и подъем!
Все зашумели.
Митю в планы никто не посвящал. Он молча сидел в стороне, молча глотал папиросный дым, жадно слушал. Его мальчишеское сердце трепетало от восторга, и он был готов всегда, в любую минуту, целиком, всей душой идти вместе с ними присягать и освобождать Россию.
Козардюк, увидев Митю, подошел к нему с двумя англичанами.
- Познакомьтесь, - сказал он, придвинув к себе стул. - Внимание… Завтра мы налетом возьмем Рыбинск. Водную систему перережем пополам. Радиус шире, - повысил голос Козардюк, - но дисциплина и мужество! Завтра утром ты придешь ко мне, - приказал он Мите, - а вы, - обратился он к лицеистам, - извольте явиться к корпусу.
Митя проснулся в Кукуевской гостинице и от дальней радости улыбнулся. Он вспомнил вчерашнюю сходку, быстро оделся, плеснул на лицо водой и распахнул окно.
«Та- та-тах-тах-тах», -сухо щелкала разбросанная стрельба. Улицы были пустынны. Только в Волковском театре пути тонко били стекла.
Митя на листке бумаги поспешно набросал несколько строк: «Здравствуйте, славный Куний Мех! Наш отряд отправляется брать Рыбинск. Когда мы его возьмем, то я приеду в Ярославль. Скоро увидимся. Митя».
Он отдал записку и деньги испуганному лакею и выбежал на улицу.
Вначале пульки повизгивали, но потом все стихло. Был странен их острый визг, от которого хотелось спрятать голову в плечи.
Когда Митя прибежал к Козардюку, учитель уже стоял перед зеркалом и в ремень прямой и тонкой шашки продевал голову. Митя пожалел, что у него нет погон и шашки.
- Теперь бежим в корпус, - крикнул Козардюк. - Там штаб-квартира, оттуда в Рыбинск.
Побежали. Шашка путалась у Козардюка, он М заправлял за спину, подтягивая ремни. С окраины доносилась вялая стрельба.
У входа в корпус стояла большая толпа: офицеры, лицеисты, кадеты, штатские в пиджаках, штатские в соломенных шляпах, добровольцы-армяне и немцы-колонисты. Один из них опирался на обнаженную шашку городового, и его шляпа-панама была надвинута на глаза. С криком проносились лихачи. Офицеры легко выскакивали из пролеток и, звеня шпорами, пробегали, раздвигая толпу. Стоявшие у входа вестовые поминутно вытягивались и отдавали честь.
- Пропусти! - крикнул толпе Козардюк и, отирая пот с лица, побежал к входу.
Митя за ним не поспел и остался в толпе. От маленького кадета, одетого в защитную гимнастерку, он узнал, что корпус уже не существует, а есть военная гимназия, что пуговицы теперь без орлов, ремни солдатские, что в классы поступают евреи, а все старые кадеты уже дерутся против большевиков на окраинах. Митя только успел заправить штаны в голенища сапог, как побагровевший, важный Козардюк выскочил из дверей корпуса, раздвинул толпу и. выкинув вперед руку, приказал:
