Кабаре - [4]

— Это ты, Фреда? — и, не дождавшись ответа, продолжил: — Где твой чертов Альберто? Почему он не пришел? Клиенты уже заждались. Трижды выступала Глория Фанторелли. Они кидаются едой. Зашибли повара. Мы тут из кожи вон лезем — нет, деньги им никто не вернет, — мне пришлось снова выпустить близняшек. Скажи ему, чтобы поднял свою задницу и летел сюда, или с ним и его манекеном будет покончено. Ты меня слышишь, Фреда?

Конечно же, это был Дарио Мормиле, импресарио кабаре «Береника», в котором Альберто выступал по субботам. Он не стал слушать мои объяснения, просто швырнул трубку, и все смолкло.

Я тоже повесила трубку. Ложная тревога. Но сердце все еще колотилось. Я хотела было позвонить сыщику Бальбини, но передумала. Он меня смущал, а кроме того, никаких новостей у меня не было. Вместо этого я насыпала в миску малины, пошла в ванную и наполнила горячую пенную ванну. Сняла заляпанную фруктами одежду и села в воду, поставив миску с малиной на колено. Мокрой рукой набрала пригоршню ягод и запихала в рот. Они были великолепны. Сок стекал по подбородку, капал в воду и расплывался розовыми кругами.

Горячая вода пропитала каждую клеточку моего тела и успокоила меня. Я надеялась, что она приведет в порядок мои спутанные мысли, но этого не случилось: я по-прежнему ничего не понимала. Только одно я знала точно: не хочу, чтобы Альберто вернулся.

Глава 3

В ту ночь я спала лучше, чем во все три года замужества. Я отбросила плотную ночную рубашку, которую надевала для отражения нерешительных поползновений Альберто, и голая улеглась на середину кровати, забрав все подушки и раздвинув ноги на всю ширину постели, в самые отдаленные уголки, где простыня была упоительно прохладна. Обычно мне доставалась лишь узкая полоска на самом краю, все остальное пространство занимал Альберто.

Прекрасно обошлась я и без голосов, сопровождавших сон Альберто. Они всегда вмешивались в наши отношения. Вскоре после катастрофической брачной ночи я именно от них узнала о его похождениях.

Нежный женский голос доносился из лежавшей рядом со мной подушки.

— Альберто, — напевно ворковал он, — сделай это снова. Еще раз, умоляю тебя.

А потом она заливалась низким похотливым смехом. Вскоре ей отвечал Альберто:

— О, Амальтея.

Или:

— О, Дженовеффа.

Никогда не понимала, что в нем находили эти женщины.

Той ночью, той бесконечной и опустошенной ночью, я спала, но при этом чувствовала, как усиливается жара. Сбросила одеяло и подставила свое обнаженное тело легким дуновениям ветерка. Они проникали в комнату через окно и ласкали меня, хотя были слишком слабы, чтобы называться дуновениями. В душном воздухе таинственный аромат розы набирал силу и наконец пропитал воздух. Я купалась в нем, а купаясь, предавалась грезам.

В беспорядочной картине сна в спальню вошел сыщик Бальбини. Я почему-то совсем не удивилась. Мне даже показалось, будто я его ждала. Запах Сыщика соперничал с ароматом зловещей розы, и внутри меня что-то оборвалось. Я всегда была особенно чувствительна к запахам. И всегда недоумевала, почему вышла замуж за Альберто, которого сопровождал неприятный душок, тщетно маскируемый каким-то приторным дезодорантом, стоявшим на полочке в ванной. Сыщик благоухал страстью, дрожжами, загорелой кожей — животным запахом, нашедшим отклик в глубинах моего тела. Я в нем тонула.

В темноте, нарушаемой тусклым светом луны, я видела его голодные глаза, пожиравшие меня. Когда он делал глотательные движения, адамово яблоко дергалось вниз-вверх по шее. Я видела, как он провел рукой по лицу, придавая ему сходство с бесстрастной резиновой маской. Потом сорвал с себя пиджак и нырнул в глубины моей постели. Раздался треск: одна из ножек кровати продавила пол, но было не время сокрушаться по этому поводу. Чтобы заглушить причитания синьора Тонтини, чья кровать находилась точно под моей, я взобралась на Сыщика и впилась поцелуем в его губы. Он положил ладони мне на затылок и прижал к себе. Его язык заполнил мой рот. Дышать стало невозможно. Все мое тело сотрясали волны страсти, поднимавшиеся откуда-то изнутри и прокатывавшиеся по рукам и ногам. Так было, когда в прачечной меня ударило током. Но на сей раз куда приятнее.

Я не могла поверить в то, что происходило с моим телом. Хотелось, чтобы это никогда не кончилось. Я сжала ладонями лицо Сыщика и покрывала его поцелуями так, словно от них зависела моя жизнь.

Обжигающие поцелуи, о которых я читала в библиотечных книжках. Они самые.

Руки Сыщика оглаживали мое тело. Подушечками пальцев, легчайшими прикосновениями ногтей он выписывал на моей коже чувственные письмена. Он писал о дразнящих секретах, бесконечных путешествиях и выдуманных местах. Поглаживания были то легки, как шепот, то настойчивы, тяжелы и требовательны. Я растворялась в нем, спасаясь от самой себя, своего прошлого, от реальности, от ругани синьора Тонтини, которая, как мыльные пузыри, летела снизу и которую я изо всех сил старалась не замечать.

Я впилась ногтями в его рубашку. Синтетика. Прочная. Злейший враг любовников. Но я не сдамся.

Собрав всю силу, накопившуюся за годы умерщвления плоти, я стянула рубашку за воротник, чуть не задушив Сыщика его же галстуком. Рукава намертво застряли на запястьях, зато тело теперь было голое. Грудь — настоящий персидский ковер из темного волоса, и я прижалась к нему своим бюстом, заставляя Сыщика стонать и мурлыкать.