Кабала - [74]

«С большими странностями этот очкарик, — огорчился про себя господин Парфенчиков. — Мне, живущему в опийном тумане, существующему в мире ирреальности, он предлагает наблюдать за положительными изменениями в личностях. Скажет тоже! У меня критерии положительности, господин Кошмаров, совсем другие, чем у вас, представителя академического сословия. Как по мне отлично, народу и знать не полагается. А что такое ломки, или абстинентный синдром, — и подавно не его забота. Если бы жизнь была коллективным делом, я бы не спорил. Но она индивидуальна. Жив-то я, а не коллектив русских или китайцев. Умер-то я, а не евреи или немцы. Умный он, но никак не поймет, что такие типы, как я, а нас немного, живут только метафизическими ощущениями, и что творится с русским миром, с миром вообще, нас меньше всего интересует и беспокоит. Моя единственная забота — близость к кукнару. Все! И даже абсолютно все! А он мне лапшу вешает. Тьфу! Кстати, в этой коллективной теме жизни и смерти есть что-то магическое. Да-да. Что если подобрать коллектив (признак единения может быть любой) и заключить такой договор: когда один из сообщества помирает, все остальные тоже отправляются на тот свет. Тогда забота друг о друге была бы колоссальна. Не то что сегодня: оскорбить соседа, дать в морду первому встречному — одно удовольствие. Да, такие нынче нравы. Так что в концепции коллективной жизни и смерти проглядывается много интересного, метафизического. Какнибудь эту тему надо серьезно обмозговать, и профессора подключить».

В какое-то мгновение у Петра Петровича мелькнуло опасение, что он сходит с ума. Но он лишь пожал плечами и обратился к очкарику деловым тоном:

— У меня есть одно условие, без выполнения которого я даже рукой не пошевелю. Грузинский фрагмент в купаже наций должен быть настоян на опийном отваре. Грузины получают пять процентов, которые вы хотите добавить в русский генотип. Это около одного процента от ста. Малость, но без нее русский человек будущего останется неспособным на вдохновенные размышления. А они чрезвычайно необходимы творческой личности, ведь без них ни одна глобальная идея не может быть реализована. Хочу вам напомнить, что у опийной энергии по всем показателям Божественное происхождение. Соглашайтесь, профессор. Вы меня убедили в своей версии проекта, а я хочу упросить вас пойти мне навстречу, так как уверен: энергия кукнара в скромных дозах необходима для креативного развития личности. Если вы одобрите мою задумку и внесете в нанопилюлю коррективы, клянусь, в этом случае я начну действовать с завтрашнего утра. И достаточно расторопно.

— Я против! Я человек других воззрений, но вы вынудили меня согласиться. Когда новая нанопилюля будет готова, я сам выйду на связь. Не думайте, что на ее производство уйдет много времени. До скорого. Пока!

После этих слов профессор исчез. Парфенчиков не стал расспрашивать очкарика о новых комментариях к библейскому призыву «…будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный». И его, и свою точку зрения по этому вопросу, который некоторое время назад обсуждался, Петр Петрович попросту забыл. Мало ли о чем приходится болтать. А кроме того, библейская метафора для него являлась пустым поэтическим образом. Человек не может быть таким, как Он, полагал господин Парфенчиков, а Он не может быть, как все мы. И в Нем нет ничего от нас, а в нас нет и крупицы от Него. В это Петр Петрович верил. Приезжий москвич бы убежден, что маковый цветок создал Он. Такую высокочувствительную материю, такую тончайшую, интеллектуальную суспензию, как опийное молочко, никто, кроме Него, сотворить не смог бы. В ее силе есть что-то невероятное, весь заряд природной энергии можно встретить лишь в одной маковой головке. А в дискуссиях о Боге и его творениях он был не большой охотник участвовать. Каждый должен оставаться со своими мыслями, а коли их нет, молчать и слушать. Если же возникнет желание познакомиться с оригиналом, читайте Библию.

Парфенчиков зевнул. Нос зачесался, по ступням пробежали приятные маковые покалывания, глаза закрылись, язык прилип к небу. В этом состоянии он хотел полнейшего одиночества и провалился в него. «Слава богу. Что еще смогло бы удерживать меня в жизни, кроме крепостной зависимости от маковой головки», — напоследок мелькнуло в голове.

Музы незавершенного круга

Господин Помешкин гадал, в каком состоянии ему было бы более комфортно: следить в бинокль за происходящим в городе Кан и вести тот образ жизни, к которому он привык, или отдаться новым прелестям опийных грез. Григорий Семенович, будучи сибиряком, все же был человеком не очень решительным, а скорее на редкость боязливым. Что прельщало странного канца в новом опыте, к которому он так неожиданно приобщился в жилище соседа? Прежде всего это необъяснимая интеллектуальная сила, легко подавившая его разум после нескольких глотков неизвестного отвара. Такой мощной энергии как раз и не хватало Григорию Семеновичу, чтобы жить более уверенно. Но его мучил вопрос, на который пока не было ответа. Он хорошо помнил слова Петра Петровича, что это самое