Кабак - [36]

— Не будь тебя, в жизни бы не впряглись в эту историю, — осуждающе сказал Виктор. — Нельзя нам, особенно Женьке.

— Почему особенно Женьке? — переспросил машинально.

— Да срок у него, условный, — явно неохотно пробурчал Сергей.

* * *

Весной, незадолго до окончания школы, Женька пошел на свадьбу. Гуляли, как принято, с размахом. Посреди вечера подошла к нему соседка, лет под тридцать молодая бабенка, пьяненькая, размалеванная, с размазанной по лицу тушью для ресниц. Пригласила паренька на танец, прижалась всем жарким телом, пачкая помадой, зашептала в ухо:

— Ох, Женечка, какой ты стал большой и сильный…

Затащила Женьку в какую-то то ли комнату, то ли чулан — он в темноте так и не разобрал. Пыхтя, как паровоз, молча полезла к нему в штаны. Ворвался разъяренный муж, влепил неверной оглушительную оплеуху, когда она, как куль, рухнула, наподдал еще ногой. Схватил Женьку за шиворот и поволок на улицу. Ошеломленный, тот не сопротивлялся. Легко увернулся от первого удара, уклонился от второго. Когда рогоносец схватил дрын, «Свинцовый кулак» ударил сам. У мужика подломились колени, падая, он грохнулся затылком о камень, очнулся только в больнице. На больничной койке провалялся месяца два, выписался с задумчивым взглядом, на вопросы отвечал невпопад, некстати ухмылялся. Упоминая жену, постоянно высказывал готовность вступить в половую связь с ее матерью, употребляя при этом самое распространенное в России оскорбление.

Семнадцатилетнего Женьку судили. Адвокат блистал, его речи были гневными и обличительными. Он говорил о нравах, морали, уповал на то, что его несовершеннолетнего подзащитного хотели совратить и вынудили обороняться, защищая собственные честь и достоинство. Люстрикову дали пять лет. Сжалились над парнем, уточнив — условно. Предупредили, чтобы вел себя тише воды.

Если бы Женьку задержали после драки в пивбаре, его условный срок грозил превратиться в реальный. Ради солидарности и выручки бывшего соседа он рисковал свободой. Я стал изливать ему свою особую благодарность, путаясь в причастных и деепричастных оборотах — меня переполняли хмельные эмоции, хотя к тому времени, кажется, уже начал трезветь.

Внезапно меня осенило. Пораженный догадкой, замолк на полуслове, спросил неуверенно:

— Так эти, огоньковские, это не вы ли? А я все думал, думал…

— А ты бы поменьше думал, артист, — перебил меня Серега. — А то вон у тебя от мыслей на голове уже волос почти не осталось. Тебе теперь не Пушкина играть, скоро роль Ленина предлагать будут, — он весьма выразительно кивнул на мою уже вполне заметную проплешину на голове.

Шутка получилась обидной, но смешной. Мы все беззаботно рассмеялись. Обменялись номерами телефонов и дружески расстались.

* * *

Перед премьерой «Границы» я позвонил им, встретил у входа в Дом кино, вручил билеты. Они были явно польщены, преподнесли мне огромную корзину цветов, держали себя с солидным достоинством. Сергей на банкете произнес за меня тост. Очень трогательный. Виктор тоже сказал несколько проникновенных слов. Женя согласно кивал, весь вечер называл по имени-отчеству. Время от времени мы встречались. Ребята стали приглашать меня на свои вечеринки, неизменно просили взять с собой гитару. Я не отказывался, пел для них с удовольствием. Мне было интересно в их компании, и сами они были мне интересны.

Бурные, правильнее сказать — бешеные девяностые наложили и на них свой отпечаток. Даже сленг теперь был иным, некоторые слова, не понимая их значения, я просил пояснить, старался запомнить, и сам потом со вкусом повторял, полагая, что иду в ногу со временем. Хотя шли, даже мчались — они, а я лишь брел, не поспевая за стремительными событиями страны, в которой царили невообразимые хаос и раздрай, неподвластные сознанию простого человека. Но как раз онито, бывшие мальчишки, а теперь молодые, но уже вполне повзрослевшие, прекрасно, как я видел, ориентировались в этой новой жизни. Потому что приоритеты расставляли сами.

* * *

Рассказывая при встречах о себе, они без всякого бахвальства говорили о своем бизнесе, открытых ими магазинах. А однажды буквально ошеломили меня известием о том, что приобрели (это стало называться мерзким словом «приватизация», от которого так и несет похабщиной) в собственность высотную гостиницу на престижном проспекте, носящем имя вождя мировой революции — к счастью для народов так и не осуществленной. Нынешние олигархи, ограбившие страну, могли такие гостиницы покупать каждый месяц, но тогда я смотрел на ребят, как на пришельцев с далеких планет — настолько фантастически это звучало. Видя мое изумление, мне солидно и обстоятельно объяснили, что гостиничный бизнес во все времена и во всем мире считается самым перспективным и приносящим хорошие дивиденды — они так и сказали, эти молодые бизнесмены, ничуть при этом не рисуясь.

Много лет спустя я как-то задумался. Почему именно они, ребята из Огоньково, стали притчей во языцех? Почему именно их стали называть «самой опасной российской группировкой»? И думаю, нашел все-таки ответ. Ведь я неплохо их знал, слухам не верил, а верил своим глазам.

При тоталитарной системе все мы ходили строем и никто не высовывался — опасно было. Свобода, как известно, развращает. Почуяв безвластие и анархию, которую пытались выдать за демократию, каждый пошел в свою сторону, считая, что вот он-то и есть самый умный, самый сильный, самый достойный или, как теперь говорят, самый крутой. А когда рядом оказывался кто-то еще круче, читай — успешнее, это вызывало зависть, частенько перемешанную с яростью. Новое общество развитого бандитизма сформировалось так же легко и естественно, как у новорожденного, после первого крика, возникает естественная потребность дышать.