К заоблачному озеру - [25]
— Ну, я на весла, — сказал Шекланов и, тяжело усевшись, сунул весла в уключины.
Я воткнул ледоруб в песок и, придерживаясь за него, сел на корме. Жестокий холод, передаваясь от воды сквозь резину, сразу охватил меня.
Я оттолкнулся ледорубом, и лодка, подминая ледяную корочку, медленно двинулась на середину озера.
— Вот здорово! Вот здорово! — восхищенно говорил Шекланов. — А уж когда ледок растает, тогда совсем хорошо будет.
— А «мины»? — спросил я его многозначительно.
— Ну, «мины», это тоже, брат, не так страшно… — начал было Шекланов, но в это время что-то впереди нас в тумане так заплескалось и завозилось в воде, такие пошли круги, ломая хрупкий ледок, что, не окончив фразы, Шекланов резко повернул к берегу, и «Широка страна моя родная» оглушительно понеслось над изумленными горами.
Началась переправа. Вниз по леднику ушли молочно-белые клубы тумана. Загорелись на солнце снежные вершины Адыртерского хребта. Свою неизменную песню начали бесчисленные ледниковые ручейки.
Нужно было торопиться. Каждую минуту мог налететь ветер и изменить «ледовую обстановку» нашего плавания.
Все «население» Северного Иныльчека вышло провожать уходящих в первый рейс Шекланова и Гусева.
Мы успели соорудить некоторое подобие пристани, стащив к воде большую сланцевую плиту. Два ярких маркировочных флага украшали каменные пирамиды по ее краям.
Шекланов сидел на веслах. В ногах у Гусева лежали два тяжелых рюкзака. Оба мореплавателя изрядно волновались, но выражалось это состояние у них по-разному: Гусев говорил преувеличенно тихо и спокойно, Шекланов хохотал, шутил и все порывался исполнить какую-то арию.
Наконец, мы оттолкнули наше судно от берега, и оно быстро стало удаляться.
Боковой ледничок Шекланов обогнул на почтительном расстоянии. Грохот, который мы слышали ночью, происходил оттого, что две огромные ледяные глыбы отломились от этого ледника и теперь, ожидая благоприятного ветра, стояли недалеко от залива.
Отойдя от берега, лодка повернула и, взяв курс на северо-восток, быстро поплыла вдоль скал.
Скоро выступающий ледник скрыл «мореплавателей».
— Ну, товарищ Рыжов, такого никогда в жизни не видал, — сказал Горцев. — Ну что за лодка, язви его… Просто теплоход!
— Не теплоход, а ледокол, Георгий Николаевич, — поправил его Загрубский. — Видели вы, как он ледяную корочку подминал?
Все были счастливы. Не зря тащили лодку, не придется теперь мучиться на скверных «коричневых» скалах, замеченных нами еще с первого берегового утеса.
Сухорецкий предложил снимать лагерь. Быстро принялись укладывать вещи, свертывать палатки.
Но торопились мы напрасно. Прошло еще довольно много времени в напряженном ожидании. Наконец, послышалась далекая песня. Она быстро приближалась.
Легкая лодочка неслась теперь во весь дух.
Снова раздались приветственные клики на берегу, и Шекланов мастерски пришвартовался у пристани.
Град вопросов послышался навстречу гребцу.
— Кто следующий? — спросил он, вытирая потный лоб. — Давайте, ребята, поскорее, пока солнце не очень греет.
Мы успели заготовить настоящее расписание рейсов, очередность пассажиров и багажа.
Быстро погрузили Николая Николаевича с его мензулой и треногой.
— Разуваться не буду, — сказал Загрубский. — Все равно плавать не умею.
— Отдать концы! — крикнул Шекланов и налег на весла.
Ледяная корочка на воде почти растаяла, и теперь «ледокол», хотя и осел довольно глубоко под тяжестью двух человек и груза, все же шел прежним курсом с хорошей скоростью.
Нужно было как-то занять томительно тянувшееся время. Я взялся за дневник, Горцев вооружился иголкой и принялся портняжить. Сорокин направился с геологическим молотком вверх по ущелью. Сухорецкий, по обыкновению, производил какие-то расчеты в своей книге. Бегство носильщиков очень сильно отразилось на наших запасах продовольствия. Начальник рассчитывал теперь каждый грамм манной крупы, каждую галету, чтобы не остаться на леднике без еды.
Туман поднялся и перевалил за хребты. Небо было глубокого синего цвета. Солнце щедро заливало нас теплом. Зеркальная поверхность озера нестерпимо ярко отражала его лучи. Пришлось надеть защитные очки, чтобы не утомлять глаза.
Наконец, показалась долгожданная лодка. На веслах теперь сидел Гусев.
— А ну, пошевеливайтесь! — торопил он. — Придется плыть дальше. Раньше высаживались на осыпи — теперь там начался сильный камнепад. Поскорее, а то не перевеземся.
Сухорецкий, кое-как подогнув свои длинные ноги, уселся в лодке, и неутомимый «ледокол» тронулся в третий рейс.
Горцев успел мне рассказать целую кучу интересных историй о том, как в Кибинской долине медведь сбросил на его палатку камень, как сын лесника, балуясь с едким лютиком — иссык-кульским корнем, — отравил всю свою семью, как он убил своего первого барса, и о том, как произошла алма-атинская катастрофа в 1921 году, когда грязевая лава и вода уничтожили целый район города.
Рассказывал он очень хорошо, и время шло незаметно, но вот у пристани раздался свист и короткое приказание.
— Сорокин, в лодку!
Не разговаривая и не отвечая на наши расспросы, Гусев жадно выпил оставленный для него холодный чай, поудобней пристроил рюкзаки и налег на весла. Сорокин сидел на корме, судорожно вцепившись в веревку, окружавшую борта.
