К востоку от Берингова пролива - [11]

В августе гостей здесь ждет красочное представление под открытым небом — «Крик дикого барана», воссоздающее жизнь на Аляске главного правителя Русской Америки Александра Андреевича Баранова. Я не видел этого спектакля и сказать, насколько показанное в нем достоверно, не могу. Но судя по описаниям, в нем бывает занято больше ста самостоятельных артистов, а действие щедро насыщено пушечной стрельбой, бряцанием холодного оружия, дымом пожаров.

Вотчина «полярного микроба»

Север и северо-запад Аляски занимают склоны хребта Брукса и примыкающая к нему приморская низменность. Это уже Арктика и Субарктика, и к ним относится около трети территории штата. Лесов в полном смысле слова здесь нет, но кое-где еще можно встретить не только заросли ивняков и ольшатника в рост человека, но и островки приземистых елок.

Летом в этой части Аляски — полярный день с не заходящим за горизонт солнцем, хлюпающие под ногами тундровые болота, тучи комаров. Зимой — долгая полярная ночь, прихотливые узоры полярных сияний в небе, морозы и пурга, прочные, как бетон, снежные заструги. Край этот суров, но не лишен своеобразной красоты и обаяния. Недаром говорят о «полярном микробе»: он якобы поражает многих из побывавших под полуночным солнцем и влечет потом сюда человека вновь и вновь.

Впрочем, несмотря даже на происки микроба, еще недавно это была наименее заселенная человеком часть Аляски. Население тундровой глубинки составляли немногие семьи, да и на побережье ютилось лишь несколько эскимосских поселков. Кормила здешних эскимосов главным образом охота на песцов, северных оленей, морского зверя. Однако теперь здесь становится людно и шумно. На севере Аляски началась добыча нефти, поднялись буровые вышки, выросли новые поселки. Отсюда протянулся к югу Трансаляскинский нефтепровод, вдоль него пролегло шоссе. Сюда летают большие самолеты. Появились и толпы туристов, и среди диковин, обещанных им красочными проспектами и путеводителями, значатся представления, которые по заказу разыгрывают перед ними эскимосы, зачастую уже больше актеры, чем охотники.

Приближалась середина сентября, и сюда, к мысу Барроу, уже подкралась осень. Осыпались побуревшие листики полярных ив. Поблекшие стебельки трав за ночь посеребрились инеем, И утреннее солнце, низкое и холодное, так и не сумело его растопить.

Ломая звонкие корочки льда на лужах, я шел по тундре. В одном месте из-под моих ног выскочил лемминг, золотисто-рыжий и юркий, как солнечный зайчик (в Америке его называют коричневым, у нас — сибирским). Пробежав немного, он скрылся в ближайшей норке. Затем встретился выводок пуночек. Молодые уже хорошо летали, и птицы с негромким писком перепархивали с луговины на луговину. Незаметно для себя я очутился на морском побережье. Море, все в матовых мазках шуги, едва дышало. Лениво лизали гальку волны, серые и тяжелые, будто расплавленный свинец. Жизнь здесь была Гораздо богаче, чем на суше. Стайками пролетали гаги-гребенушки и сибирские гаги. Проплывали в воздухе чайки. Под самым берегом, на мели, как в вальсе, кружились кулички — плосконосые плавунчики, а подальше на воде виднелась круглая, похожая на мяч, блестящая нерпичья голова.

Все это казалось таким знакомым, столько раз виденным и на Новосибирских островах, и на побережье Евразийского материка — в Якутии, на Чукотке. Чтобы развеять наваждение, я даже оглянулся. Нет, это была Аляска! Сзади виднелся поселок Лаборатории арктических исследований на мысе Барроу, блестели покрытые алюминием его дома и склады…

Белый медведь, самый характерный представитель животного мира Арктики, конечно, встречается и на Аляске, и именно здесь, на ее севере и северо-западе. Зоологи не перестают ему удивляться. Действительно, замечателен уже сам факт, что этот крупнейший из современных хищников Земли (а вес его может достигать тонны, и он; следовательно, в полтора-два раза крупнее даже самого рослого кадьякского медведя) постоянно обитает в ледяной пустыне. Поразительно, что он сумел приспособиться к жизни в этих, казалось бы, невероятно трудных условиях, где так суров климат и так трудно найти пищу. Интересны способы, которыми белый медведь добывает тюленей, свой основной корм, и удивительно его умение голодать целыми неделями. Всю жизнь он кочует во льдах; кочевки эти целенаправленны, а по протяженности сходны с перелетами птиц. Но что служит ему ориентиром в путешествиях, особенно полярной ночью, в ненастную погоду (между тем как пернатые прокладывают себе путь по солнцу или по другим небесным светилам), остается неясным. К сказанному можно добавить, что еще недавно судьба белого медведя вызывала тревогу и было необходимо искать пути его охраны.

Словом, интерес к этому животному естествен. Закономерно и то, что есть зоологи, изучающие этого зверя наиболее пристально, даже «однолюбы». И среди них на одно из первых мест должен быть поставлен ученый с Аляски Джек Лентфер.

Ему, наверное, около сорока, но выглядит он значительно моложе. Лентфер высок, сухощав, если не сказать худ, немногословен. У него большие рабочие руки и короткая прическа бобриком, энергичные, с «черствинкой» черты лица, за которыми легко угадываются доброта и отзывчивость. Такого типа людей немало среди коренных аляскинцев. Добавлю, что его жену зовут Мэри и что в семье Лентферов она занимает явно лидирующее положение. Поскольку я и сам неравнодушен к белому медведю, с Джеком и Мэри мы уже старые знакомые. Они вместе приезжали в Москву, на один из конгрессов. Теперь же мне представилась возможность побывать у них дома.