К вопросу о миражах - [47]

В пять часов вечера в кабинет тихонько постучали.

— Входите, — проговорил Женя, он знал, что придет Рылеева, и ждал ее. Она вошла в прокуренный кабинет, немного приостановившись в дверях, открыто взглянула на Кудрина, как бы ожидая его приглашения. Перед Женей стояла одетая в строгое темное платье немолодая женщина лет пятидесяти с тонкими чертами лица. На шее у нее был синий платочек с приколотой красивой брошью, а в руке — небольшая замшевая дамская сумочка.

— Прошу вас, Нина Николаевна, присаживайтесь на стул и расскажите мне еще раз все по порядку, что произошло в квартире, — сказал он.

— Я уже рассказывала другому следователю, — протяжно произнесла Рылеева, — но если необходимо, то повторю еще раз. Мой муж — дипломат и в настоящее время находится в длительной командировке в Африке, ну и я, естественно, с ним тоже. Один раз в год во время отпуска мужа мы приезжаем в Москву и, как обычно, едем к дочери в Ленинград. В этот раз муж не смог поехать из-за срочных дел, и я первого июля приехала одна. Видимо, в дороге простудилась, у меня температура поднялась очень высокая, и я сразу же вызвала на дом врача. Врач — молодая очень любезная девушка спортивного склада — осмотрела меня, сделала укол и выписала лекарства. Целых четыре дня я из дома никуда не выходила, а продукты мне привез брат мужа из Коломны Костя Рылеев. Он сам уже весь больной, почти за семьдесят лет ему, но держится молодцом. Ну а пятого июля я пошла на прием к терапевту в нашу поликлинику, и эта же милая девушка-врач Светлана Ивановна, осмотрев меня, закрыла бюллетень. А на следующий день, взяв билет прямо на вокзале, я уехала в Ленинград, а уже двадцатого июля я была в Москве.

— А когда вы обнаружили пропажу ценностей? — спросил Женя.

— Видите ли, когда я только прилетела в Москву, то свои рубиновые серьги положила в шкатулку, а надела простенькие, чтобы в глаза не бросались; я всегда так делаю, когда приезжаю, ну а когда приехала из Ленинграда, полезла в шкатулку, чтобы положить туда серьги обратно, и обнаружила, что шкатулка пустая…

— А где хранилась у вас эта шкатулка? — тихим голосом продолжал Кудрин.

— Шкатулку с фамильными драгоценностями мы прятали на антресолях, муж специально сделал небольшое углубление для нее, а сверху лежали книги и всякий хлам. Для того, чтобы ее найти, нужно точно знать, где это спрятано. Ума не могу приложить, как ее могли найти злоумышленники, это невозможно, тем более, что все было на месте, и не было следов, что кто-то рылся в этом хламе на антресолях, — проговорила Рылеева.

— А кроме драгоценностей, что еще было в шкатулке? — продолжал Женя.

— Там еще лежали деньги в размере трех тысяч рублей, муж копил их для покупки машины, — ответила Рылеева.

— Нина Николаевна, хочу вам задать нескромный вопрос, — тихим голосом спросил Кудрин, — в деле я увидел опись пропавших ценностей, откуда они у вас, там даже царский орден фигурирует?

Рылеева внимательно посмотрела на Женю, на мгновение закрыла глаза и, как бы встрепенувшись, таким же тихим голосом начала говорить:

— Для того, чтобы ответить на этот вопрос, я должна немного рассказать о себе. Моя девичья фамилия — Истомина, и род наш очень древний. Мой прадедушка граф Петр Васильевич Истомин был одним из героев Отечественной войны с Наполеоном, он был командиром гусарского отряда в полку Петра Багратиона. В бою за Вильно гусары его отряда взяли в плен французского генерала и весь неприятельский обоз. За этот подвиг мой прадед был награжден орденом Владимира третьей степени. Такими орденами не всех награждали, и мне бабушка рассказывала, что кавалерами этого ордена были и Давыдов, и Сеславин, и Волконский. А после войны Петр Васильевич с семьей доживал в своем старом имении под Тверью. Мой дедушка — граф Дмитрий Петрович Истомин — входил в комиссию Сперанского по административной реформе России при царе Николае II. Дедушка очень гордился своим отцом, как участником войны с Наполеоном и кавалером такого ордена.

— И этот орден был в шкатулке? — спросил Женя.

— Да, конечно был, — сказала Рылеева, — так вот, наши фамильные драгоценности передавались из поколения в поколение, и часть их от моей мамы перешла мне по наследству.

Женя старался не перебивать собеседницу и не задавать наводящих вопросов, он внимательно слушал ее, откинувшись на спинку стула.

— Но самое главное, — продолжала Нина Николаевна, — когда мой прадедушка жил в своем имении, он познакомился с жившим по соседству в деревне Тропиха великим русским художником Алексеем Гавриловичем Венециановым. Во время Отечественной войны 1812 года он создал целую серию зарисовок по этой теме; его привлекали люди из народа, крепостные крестьяне, мужественно и героически сражавшиеся в войне с Наполеоном, сохранившие высокое человеческое достоинство и благородство. На этой почве они и подружились, и мой прадед, как герой той войны, по словам моей бабушки, пользовался большим уважением у художника. Так вот, в то время Венецианов писал свою знаменитую картину «На пашне. Весна» и эскиз этой картины со своей подписью подарил моему прадеду. Этот эскиз, как я вам говорила, по наследству перешел ко мне от родителей и хранился вместе с остальными фамильными драгоценностями у нас в квартире. В прошлый приезд в Москву мы с мужем пошли в Третьяковскую галерею, и когда экскурсовод рассказывал о творчестве Венецианова, мы поняли, что у нас в квартире подлинный, не имеющий цены раритет. Вот тогда мы с мужем приняли решение в следующий приезд в Москву передать эскиз в Третьяковку. А вот теперь он исчез вместе с орденом и другими ценностями.