К судьбе лицом - [34]

– Бессмертна. Но могу умереть. Для кого-нибудь. Если он вдруг изберет путь, не прописанный в моем свитке.

Так мать кладет ребенку руку на плечо и мягко, вкрадчиво сообщает: понимаешь, папочка не вернется с войны. Люди умирают. И знаешь, я вот тоже когда-нибудь… «А я? – щурится непонимающий мальчишка, чешет облупленный на солнце нос. – Я что – тоже когда-нибудь…?» – «Ну конечно нет, мой маленький, ты будешь жить вечно».

Отражение там, в озере, все норовит отколоть что-нибудь повеселее. Надувает щеки – сейчас расхохочется, который там раз за жизнь?

«Бессмертна, – соскальзывает, как хитон с плеча, с искривленных в усмешке губ. – Бессмертна, как я…»

Капли памяти на пальцах в лучах закатного солнца отливают алым.

Кровью героев из славных сказаний.

Он стоял передо мной – герой из героев. Тот, кто заставил Харона перевезти его бесплатно. Кто прошел мимо Цербера, не предложив тому медовой лепешки(низвержение Крона ничто по сравнению с этим подвигом).

Живым. Живым попасть в мой мир. Пройти его без проводников, намертво заблудиться в низовьях Леты, едва не пропасть в топях у Ахеронта – и все же добраться до моего трона. Живым.

Без помощи богов, следуя только лишь своей боли.

Герой, равного которому нет в моей коллекции теней.

…бледный, вздрагивающий от каждого шороха молодой мужчина с некрасивым, но выразительным лицом, широковатым ртом и сухими – в них больше нет слез, только решимость – глазами.

Что мне делать с тобою, кифаред Орфей, явившийся сюда за тенью нимфы Эвридики? Нимфа уже давно испила из Леты, а ты ведь ко мне не за покоем пришел. Ты пришел побеждать смерть – вот, кстати, она стоит у моего трона с мечом в руке, не хочешь схватиться?

Ты уже почти победил ее – потому что почти заставил меня испугаться. Если один влюбленный додумался рвануть мимо Цербера и Харона – не смогут ли и другие? Я навешивал на свое царство замки изнутри, чтобы никто не смог вырваться – значит, ошибся, и нужно было ставить преграды еще и непрошенным героям? На вход?

И не станешь ли ты, кифаред, тропинкой, по которой кинутся за безвременно утраченными любимыми остальные, не придется ли мне из-за тебя просить Цербера ломать им шеи на входе, этим остальным? Живым не место на этой переправе, и пока они понимали это, их здесь не было. Не случится ли так, что ты установишь новую моду на паломничество к моему трону?

Не случится.

Молодой человек ударил по струнам кифары, запел – и я понял, что толп героев ко входу у Тэнара ждать не следует. Они не пойдут за своими возлюбленными, о какой бы любви ни кричали – потому что им будет далеко до любви, которая стояла передо мной во плоти, растекалась песней по моему тронному залу, заставила опустить меч Таната и прослезиться – Эриний…

Клянусь отсутствующим дном Коцита – я сам не знал, что они могут выделять какую-либо влагу, кроме пены злорадного бешенства на губах.

В глаза ударило солнечным полднем, и я невольно поморщился, забыв, что между этим залом и Гелиосом с его колесницей лежат толщи камней и ставшая родной тьма под сводами. Это плакала кифара и шел за ней голос певца: юная нимфа собирала цветы на весенней поляне, пританцовывала, и ее заливистый смех звенел над травой, над цветами, над танцем подруг…

…она танцевала, и медь волос плескала по ветру, и казалось: это новый цветок, порожденный Геей специально для того, чтобы зачаровывать, и я, онемев, смотрел из тени деревьев…

Вскрик боли вплелся в смех: смех прервался, смешался, на миг стал более высоким, потом выровнялся, потому что не было еще понимания… Понимание пришло, когда она опустила взгляд и увидела аспида в траве рядом и кровавые пятнышки на своей ноге. Тогда смех перешел в крик – недолгий крик, призывный – а остальные нимфы сбежались и подняли плач и не сразу догадались позвать Орфея, и вышло так, что они не успели даже проститься…

Я увидел, как нервно дрогнули крылья Таната – оставь, Убийца, ты разве не видел историй хуже? Уйди. Я позволяю тебе не дослушивать и вернуться к своим обязанностям. Хлебни из Леты, пролетая мимо: не нужно, чтобы червоточина этой песни ржавила твой меч и подрезала крылья. Это мойры, ты же знаешь, как это бывает. Лахезис небрежным, усталым жестом вынула жребий Эвридики, Атропос занесла его в список судьбы, в котором каждая строка – дыхание Ананки-Неизбежности. И в нужный момент в руках Клото оборвалась очередная нить жизни, а твой меч был просто продолжением ее ножниц, ты знаешь это лучше меня.

Танат молча растворился во тьме, таящейся в углах и огораживающей наши с Персефоной троны. Решил дослушать в одиночестве, а может, сумел разорвать сладкую петлю орфеевой песни, она хватала за горло и душила лучше, чем пение сирен, она проникала в каждую трещину души, она своей жизнью и горечью пропитывала здешние камни…

И мой мир слышал ее через меня.

Я прикрыл глаза – я знал, что Танталу больше не хочется ни пить, ни есть, что Сизиф уселся на камень и внимает, что данаиды застыли со своими сосудами… Муки прекратились во всем аиде, и преступники вздохнули перед великой тайной: есть мучения горшие, – те, которые выливаются на них сейчас в звуках музыки. Кто терзался – почувствовал себя в Элизиуме по сравнению с человеком, стоявшим сейчас у моего престола.